– А ты чего?

– А что я? – удивленно он смотрит на меня.

– Неужели та рыжая понравилась? – я вспоминаю душевую и немного злюсь на Соболева, что он вообще вломился на женскую территорию.

– Эта лисичка не в моем вкусе. Ты видел, какие она носит хвостики? – он пальцами водит в воздухе, словно накручивает на них кудри. – Она же чокнутая. Рыжая бестия, – на последней фразе Рус отчего-то загадочно улыбается, так будто попробовал на вкус что-то безумно приятное и теперь смакует.

– Чокнутая, которая никогда не будет твоей, – подстегиваю его, пытаясь перестать думать о Дашке.

– Твоя приемная сестричка тоже твоей никогда не будет, – напоминает Соболь и меня опять переклинивает. Мы с Русланом давно дружим и в целом, он единственный, кто знает о моей больной тяге к Дашке. А еще о нашей безумной маман, и о девушке, чью фотографию я храню в старой рамке, под матрасом.

Как же сложно… Чувствую себя раненым солдатом, которого перевозят в закрытом поезде в лютую жару. Сердце заходится от боли, кости ломит и мозг плывет так, что плохо соображаешь.

– Ты так переживаешь за меня? – кошусь на него, и получаю в ответ ухмылку. Типично. Руслан не особо многословен с чужаками, зато со своими его язык несет тысячу колкостей, к которым привыкаешь не с первого дня. Зато он не врет. Прямой как рельса. Пожалуй, для меня самое важное качество в человеке – искренность.

– Скорее негодую, относительно твоего решения держаться от нее подальше.

– Негодуй молча, – вытаскиваю телефон, и как назло в ленте попадается реклама балетной школы. Даже интернет намекает, что отвязаться головой и сердцем от Дашки будет непросто.

– Кстати, ты знаешь, что Ставицкий сегодня вечеринку устраивает?

– Нет, – сухо отзываюсь. Арсений у нас любит тусовки, движ и выпить. Я же больше предпочитаю спокойную компанию, круг так сказать близких людей, от которых не ожидаешь подлянки.

– Я тоже не пойду, – Руслан крутит на запястье браслет-фенечку.

Дальше разговор у нас не складывается, потому что я показываю жестом Соболю замолчать. Голос Дашки, внезапно заполняющий собой коридор, врезается в мое сознание острым лезвием.

– Если честно, я никогда не была на таких тусовках, – говорит она кому-то. Неужели собралась идти на вечеринку к Арсению? Да ну, быть не может. Кто бы дал ей пригласительный?! Он же у нас вип-товарищ и приглашает к себе только тех, кого выбрал сам.

– Я тоже, – отзывается второй довольно мягкий женский голос. Рус вытягивает шею, выглядывая из-за стены, и пытаясь разглядеть, что там происходит в коридоре.

Хватаю его за плечо и тяну назад.

– Что? – недоумевает друг шепотом.

Не отвечаю, жестом показываю, чтобы он заткнулся. Соболев в ответ обхватывает меня за шею и нагибает, пытаясь в шутку бороться.

– Прекрати, дай послушать, – вырываюсь я.

– Просто переспи уже с ней и забей, – советует Руслан.

– Придется надеть платье, – сообщает незнакомый женский голос и мы оба, наконец, можем разглядеть, кому он предназначен.

– Это же лисичка, – удивляется Соболь. – Не думал, что такие ходят на вечеринки. Она же должна сидеть дома и смотреть “баю-бай”.

– Ты заткнешься, сегодня или нет? – змеей шиплю я не него.

– А я, наверное, джинсы, – говорит Дашка.

– Твой Артем немного странный, – констатирует факт рыжая. Знала бы она, что не немного, а прилично странный. Стоп! “Твой”? Неужели они уже…

Я выпрямляюсь, ощущая как за ребрами неприятно скребет. Проклятье. В груди пиликает датчик детонатора, который вот-вот разорвется. А я ведь старательно его сдерживаю на протяжении девяти лет.

Дальше их разговор мы, ясное дело, не слышим. Студенты подваливают, шумят, заходят в аудиторию. У всех жизнь продолжается, тогда как меня не по-детски штырит.

Рус кладет руку на мое плечо, сильно сжав его.

– Пойдем, – говорит он.

– Куда?

– Ну… кажись на дурацкую вписку, куда ж еще.

– Я думал, – сглатываю. – Ты планировал провести вечер в компании своей училки.

– Подождет, – отмахивается Соболь. – Друзей на девок не меняю, братишка.

___ Дорогие читатели! Буду благодарна, если поддержите роман звездочками.)

– Миронова, – кричит балетмейстер, пока я пытаюсь подняться. Это уже третье падение за тренировку, хотя раньше подобного не наблюдалось. Но теперь, когда я смотрю на сцену, в сторону пустых мест, вижу там лицо мамы и ее разочарованный взгляд.