Итак, Ленин ни по своему характеру не был человеком злым и жестоким, ни по убеждениям не проповедовал вечное и принципиальное насилие, как это делают, например, фашисты. Напротив, он лично боролся за смягчение и ограничение террора. Но даже если бы он и был жесток, то что из того? Как я уже говорил, дело ведь не в личных свойствах людей, пусть даже людей самых гениальных и вознесённых историей в правители государств. Дело в исторических обстоятельствах, в социальных тенденциях, в настроениях масс. Гражданское противостояние в России, война всех против всех, беспощадный, временами бессмысленный бунт, были предопределены сотнями лет крепостного права, издевательств верхов общества над многомилионной крестьянской массой, нещадной сверхэксплуатацией народа. Поэт Александр Блок писал об этом: «Надо было веками угнетать, насиловать, топтать людей и их человеческое достоинство, чтобы породить такой взрыв народной ярости и ненависти». В народе накопилось столько злобы и ненависти, что к концу XIX века это было очевидным даже для заграничных наблюдателей. Фридрих Энгельс в работе «О социальном вопросе в России» писал: «Положение русских крестьян со времени освобождения от крепостной зависимости стало невыносимым, что долго это удержаться не может, что уже по этой причине революция в России приближается, – это ясно». Но при этом Энгельс и Маркс предсказывали, что эта революцию будет больше напоминать крестьянские Жакерии Запада с их безумными жестокостями, чем ту революцию, которую один из основоположников описывал в «Принципах коммунизма».

То же самое заявлял и Николай Гаврилович Чернышевский, знавший ситуацию в России изнутри: «Произойдут ужаснейшие волнения, и в этих кровавых волнениях может родиться настоящая народная революция; камень тяжёл, огромен, но он висит над пропастью: стоит только немного сдвинуть его с места, и он пойдёт под уклон, всё сметая на своём пути».

Так оно и произошло. С 1902 года в России начинаются крестьянские волнения. В 1905–1906 годах они перерастают в настоящую крестьянскую войну; помещичьи имения горят по всей европейской России, правительство бросает против крестьян армию с артиллерией.

Сильно ожесточила людей империалистическая война. Большая часть мужского населения прошла через фронт, требование убивать врагов, получила в руки оружие и научилась им владеть, измучилась в результате военных тягот, стала тихо ненавидеть офицерство и руководство государства, не понимая, сколько ещё воевать и какой в этом смысл…

Февральская революция 1917 года была бескровной только в демагогических сочинениях современных антикоммунистов. На деле сотни полицейских, жандармов, офицеров погибли в февральские дни. Это подробно описано в мемуарах. Ненависть к представителям старого режима была так велика, что генералов, чиновников, армейских офицеров солдаты, мещане, рабочие забивали насмерть без суда и следствия, часто убивая и случайных людей, и тех, кто уже арестован. Так, начальник Петроградской жандармерии семидесятилетний генерал-лейтенант Волков был захвачен толпой прямо в кабинете, избит, уведён в Таврический дворец, где Керенский лично пообещал ему безопасность под арестом, но той же ночью Волкова застрелил пьяный начальник караула. Но бесчинства низших чинов были откликом на те бесчинства, от которых некогда страдали они сами. Полицейским припоминали и поборы с населения, и разгоны демонстраций, когда люди гибли от удара нагайки в висок. Офицеров ненавидели за избиения солдат и отношение к ним как к «пушечному мясу». Конечно, как нередко бывает, иногда страдали не сами изверги в погонах, а случайно подвернувшиеся толпе их честные сослуживцы…

Общеизвестно, что во время штурма Зимнего дворца солдатами и матросами были специально загажены уникальные и дорогие старинные вазы – просто из желания досадить бывшим господам. В деревнях помещичья собственность была почти повсеместно разграблена, имения сожжены, а самих помещиков изгоняли и даже убивали. Но особенно шокировали Ленина стихийные разгромы школ (Крупская пишет об этом в своих воспоминаниях): когда комиссары спрашивали солдат, зачем они это делают, те отвечали: «Здесь учились дети ненавистных бар».

В этих условиях, когда общество окончательно раскололось на два враждебных непримиримых лагеря, взаимный террор был просто неизбежен. Достаточно было спички, чтоб разгорелся пожар. Этой спичкой стали выстрелы в Ленина и Урицкого.

При этом надо осознавать, что с одной стороны был организованный, провозглашённый государственными органами, проводимый по приговорам каких-никаких, но «государственных комиссий» террор (и красный, и белый), а с другой – просто беспорядки, массовые убийства, своеобразные суды Линча по-русски, а также жертвы развала экономики и цивилизации. Бесчинства творили и красные, и белые, и многомилионные крестьянские массы, которые вообще не примыкали ни к одной из партий (их назвали «зелёными»), а также многочисленные националисты (от петлюровцев до банд басмачей). В городах действовали десятки банд уголовников, с которыми удалось справиться лишь к 1925 году. И жертв от погромов и бесчинств было намного больше, чем от открытого государственного террора.

По подсчётам весьма антикоммунистически настроенного американского историка Конвеста всего с 1917-го по 1922 год по приговорам ВЧК было расстреляно около 140 тысяч человек. Такова наиболее высокая оценка количества жертв красного террора. По подсчётам же отечественного историка спецслужб Олега Мозохина – гораздо более объективного и неангажированного исследователя – жертв было, как я уже говорил, меньше чуть ли не в 3 раза – около 50 тысяч человек (и это с учётом бандитско-уголовных элементов, каковых в гражданскую войну чекисты также расстреливали множество). Напомню, в гражданскую войну в боестолкновениях между Красной и белыми армиями погибло около 2,5 миллиона человек. А от одной «испанки» (эпидемия испанского гриппа, которая бушевала тогда по всему миру и унесла от 50 до 100 миллионов жизней – гораздо больше, чем Первая мировая война!) в России за 1917–1922 годы погибло около 4 миллионов человек!

Конечно, нельзя оправдывать массовые убийства и жестокость. Такой пароксизм взаимной ненависти никогда не должен повториться в нашей истории. Но все же факты требуют признать: жертвы официального организованного, проводимого Совнаркомом и ВЧК красного террора (которые, конечно, тоже значимы) – капля в море от общего числа жертв великой смуты начала ХХ века!

Однако и официальный, открыто проводимый ВЧК, красный террор зачастую никак не зависел от воли центра и творился в результате самоуправства на местах. На то она и гражданская война, чтоб центральная власть была слаба, оторвана от провинций, которые во многом остаются предоставленными сами себе. Это только в воспалённых мозгах антисоветчиков Ленин был всесильным человекобогом, который управлял всеми чрезвычайками от Бреста до Владивостока и был ответственным за всё, что они творили. На самом деле зачастую он был совершенно бессилен и вынужден мириться с тем, что совсем ему не нравилось.

Один пример такого рода общеизвестен – это расстрел царской семьи по приказу Уральского Совета. Не кто иные, как колчаковские следователи, которым было только выгодно очернить Ленина, выяснили, что он посылал командующему Североуральским фронтом Берзину телеграмму, где требовал взять под охрану царскую семью и не допускать над ней насилий. Областной комиссар Голощёкин (о нем мы ещё вспомним!) летом 1918-го ездил в Москву и свидетельствовал, что встретил сопротивление Ленина и Свердлова в вопросе о казни царя: Ленин требовал привезти семью в Москву, дабы устроить над царём и царицей показательный суд на манер процесса времён Французской революции (разумеется, о казни детей царя и прислуги речи вовсе не шло!). Наконец, есть документы, свидетельствующие: председатель Уральского Совета Александр Белобородов опасался, что Ленин прикажет наказать уральцев за самовольство, и потому Белобородов пытался даже отправить в Москву телеграмму с ложным сообщением, что царская семья погибла случайно, при эвакуации.