То, что стражник рассказал под ментальным давлением, было, наверное, ожидаемо.

Непонятные гости, навещающие коменданта.

Драгоценности на его жене и дочерях, каждое из которых стоило больше, чем годовая зарплата самого стражника.

Штатный целитель, пропавший без вести год назад…

— Взятки? — предположил Теаган. — Злоупотребление служебным положением? Воровство?

— Я не знаю! — стражник затряс головой. — Но два месяца назад приезжала комиссия от Младшего Капитула, проверяла расходные книги и содержание узников — все было в порядке!

— Но все же ты поспешил с предупреждением? — Теаган поднял брови.

— Комендант ценит верных… И я не хочу исчезнуть, как тот целитель! Парни говорили, что комендант сомневался в его лояльности…

Теаган поджал губы, потом кивнул тем самым Достойным Братьям, которые привели стражника.

— Ступайте в кабинет коменданта и доставьте его сюда… Вернее… Рейн?

— Мы пойдем по лестнице на самый верх, — сказал я. — И начнем обходить в этой башне этаж за этажом. Достойные Братья найдут нас без труда.

Мы поднялись, и вскоре я начал сам себе напоминать гончую, идущую по практически стертому следу. Здесь? Или здесь? А может, здесь?

Если бы я еще понимал, что ищу.

Все остальные следовали за мной молча. Вопросов не задавал даже Теаган, что было немного удивительно.

Я обернулся к нему и замер.

Естественно, разыскивая «неправильность», я смотрел так, чтобы различать слои этера, и, естественно, я, как и ожидал, увидел вокруг Теагана искры благословения. Только вот вели себя они странно — уже не плыли спокойным облаком, а кружились потревоженным ульем. А потом часть их и вовсе сорвалась с места и устремилась вперед, к одной из ничем не примечательных дверей, облепив ее и с возмущенным ропотом накинувшись на оковывающий ее металл.

Думаю, для глаз всех остальных происходящее с дверью выглядело куда более необъяснимо, чем для меня. Они ведь не могли видеть искры, видели лишь результат их усилий — потекший металл пластин, которыми была окована дверь, и лужу металла, оставшуюся от ее петель. Несколько мгновений спустя в проеме стояло лишь ни на чем не держащееся деревянное полотно.

Искры вновь издали ропот, и это полотно превратилось в горку стружек.

— Рейн, это ты сделал? — подчеркнуто нейтральным тоном спросил Теаган.

— Нет, — я качнул головой. — Это работа благословения. — И шагнул внутрь комнаты.

Ее обстановка напоминала ту, которая была в камере Сантори, только здесь заключенным оказался совсем молодой парень, лет, может, шестнадцати на вид. Он сидел на топчане и изумленно смотрел на то, во что превратилась дверь его камеры. Потом перевел взгляд на меня. Одет он был так же, как Сантори, в невзрачную серую робу, но, в отличие от бывшего иерарха, в лице паренька еще осталось какое-то подобие живости и даже румянца.

— Я ни в чем не виновен, — сказал он, глядя мне в глаза. — Я не совершил никакого преступления! Я не виновен! Я не должен быть здесь!

Я обернулся к Теагану, который как раз встал на пороге.

— Он верит, что говорит правду.

Теаган ответил не сразу. Оглядел камеру, заключенного, потом бросил взгляд себе под ноги, на гору стружки, на пятна густеющего металла.

— Так бывает, — произнес он наконец. — Некоторые люди умудряются убедить себя, что преступления, которые они совершили, и не преступления вовсе.

— Но я действительно не виноват! — парень вскочил на ноги. — Я не вру! А вы… вы вообще кто?

— Комиссия, — отозвался я, вспомнив рассказ местного стражника. Слово «комиссия» звучало солидно и в дополнительных объяснениях не нуждалось. — Если ты не совершил ничего дурного, то согласен подтвердить это под ментальным давлением?

— Под ментальным? — повторил узник испуганно. — А это не… не опасно? У меня мозги в кашу не превратятся и не вытекут?

— Мозги — что сделают? — Теаган уставился на него с таким выражением, что парень покраснел и промямлил:

— Ну, моя мать всегда так говорила. Мол, особо не дури, а то церковники на допрос заберут, а там все мозги станут у тебя, как каша, и из ушей вытекут.

— Хочешь сказать, что под ментальным давлением тебя ни разу не допрашивали? — уточнил Теаган, и когда парень замотал головой, поджал губы. Его реакцию я понял прекрасно — суды не обходились без подобного допроса обвиняемых. Не допрашивали так только жрецов, но оказаться одним из них парень никак не мог — ни по возрасту, ни по поведению.