Шрифт:
О б у х. Медицинский.
Л е н и н (улыбнувшись). Ну хорошо, медицинско-партийный.
О б у х. Батенька вы мой, да кто вам это может сказать? Это же мистика какая-то!
Л е н и н. Мистику к чертям! Нужна наука. На одной чаше весов все, что вам известно обо мне, — пятьдесят лет, ранен, головные боли, бессонница, на другой — ваши знания и опыт.
О б у х. Это не наука — знать то, что человеку знать не дано. Это не марксистская постановка вопроса. Вот!
Л е н и н. О марксистами я как нибудь договорюсь, они нас простят.
О б у х. Вы просите у меня гадания на кофейной гуще!
Л е н и н. Я прошу у вас немножко мужества. (Ходит по кабинету.) Если бы знать, если бы знать… это, кажется, у Чехова?
О б у х. Вам (подчеркивая) всего пятьдесят, объективные данные совсем неплохи, вы прекрасно плаваете, отлично стреляете, здоровье богатырское, если до сих пор не свалились от этой заседательской и бумажной каторги. Запас усталости? Изменим режим работы, и все войдет в норму.
Л е н и н. Я не властен это сделать, Владимир Александрович, и вы это прекрасно знаете.
О б у х. Меня в соучастники не берите: не знаю и знать не хочу!
Л е н и н (берет со стола кипу бумаг). Гражданская война на исходе, но в Крыму — Врангель, а на Западе — Польский фронт. (Бросает несколько листков на стол.) В Риге идут переговоры о мире, но с диким скрипом, сегодня ждем новые польские условия, очевидно, потребуют Литву и Белоруссию… (Еще один листок лег на стол.) Полная и всепоглощающая разруха. Объем продукции по всей стране — восемнадцать процентов довоенного. Мертвые поля, мертвые заводы, закоченевшие паровозы… (Летят и ложатся на стол листки документов.) Город голодает, а деревня стонет под бременем продразверстки. Уменьшаем разверстку — деревне полегчает, но умрет город. Увеличиваем разверстку — город чуть вздохнет, но потеряем деревню, повернем ее против себя. А что это такое в России? Вот телеграмма из Лондона от Красина — достал сто тысяч фунтов за нашу пеньку и пушнину, спрашивает, что покупать. Уже неделю идет дикая борьба всех наркомов за эти сто тысяч. Меня ловят днем и ночью, здесь и дома. Вот список предметов первой необходимости — паровозы, телеграфные аппараты, мясные консервы, проволока, электромоторы, гвозди… Более тысячи наименований. И все правы, и каждый рассчитывает на мою поддержку. Продолжать, Владимир Александрович?
О б у х. Нет. Всерьез позаботиться о своем здоровье. Вы должны сосредоточиться на главном, все остальное, даже срочное, но второстепенное, — другим товарищам. Работать в сутки не более десяти часов. С перерывом в два часа. Под страхом домашнего ареста каждый выходной — на природу. Плавать, охотиться, играть в городки, просто гулять каждый день не меньше двух часов.
Л е н и н. И пулю — к чертовой матери!
О б у х. При чем тут пуля?
Л е н и н (взгляд на Обуха). Все понял. (Поднимается.) Спасибо, Владимир Александрович, я все выполню.
О б у х. Но если все, о чем мы с вами тут договорились, останется простым сотрясением воздуха, я тут же пишу в Политбюро и прошу на меня не сердиться.
Л е н и н (улыбаясь). Не придумывайте, у вас никогда не было склонности к бюрократической переписке. Спасибо. Привет вашим домашним.
О б у х. Благодарю. Мои поклоны Надежде Константиновне и Марии Ильиничне.
Рукопожатие. О б у х уходит.
Л е н и н (садится за стол, кладет руки, сжатые в кулаки, перед собой, застывает. Он напряженно сосредоточен, думает. Тихо насвистывает и напевает).
«В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я, Глубокая еще дымилась рана, По капле кровь сочилася моя…»(Внезапно, что-то решив, резко поднимается, идет к двери. Приоткрыв дверь.) Наташа, будьте добры…
В кабинет входит секретарь Председателя Совнаркома Н а т а ш а — молодая девушка лет двадцати.
Что у нас сегодня?
Н а т а ш а (открыв блокнот). В двенадцать часов — корреспондент РОСТа Долгов, он вернулся из Лондона.
Л е н и н. Хорошо.
Н а т а ш а. В час дня — комиссия по сокращению госаппарата.
Л е н и н. Извинитесь, скажите, что я не смогу быть.
Н а т а ш а. В два часа — совещание всех хозяйственных наркоматов и представителей ВСНХ по поводу денег Красина.
Л е н и н. На завтра, на Совнарком.
Н а т а ш а. Восемнадцать часов. Товарищ Клара Цеткин. Но вы договорились с ней, что она придет к вам домой.
Л е н и н. Хорошо.
Н а т а ш а. Тут еще товарищ Брюханов…
Л е н и н. Помню. Нет, не смогу, пусть свяжется с Ломовым.
Н а т а ш а. Делегация Государственного издательства.
Л е н и н. Извинитесь, скажите, что я не совсем хорошо себя чувствую… (В ответ на испуганный взгляд Наташи.) Пустяки. Пусть обратятся к Луначарскому.
Н а т а ш а. Звонили комсомольцы из Цекамола, очень просят принять их. У них второго октября открывается Третий съезд, они хотят, чтобы вы выступили с докладом о военном и хозяйственном положении республики.