Мы с отцом поклонились, собираясь на выход, но император неожиданно остановил.

— Подождите…

Его Величество взял колокольчик со стола, позвонил. Немедленно в дверях появился человек в мундире и с аксельбантами.

— Илья Николаевич, подготовьте в министерство юстиции распоряжение — титулярного советника Чернавского Ивана Александровича, и все прочее, произвести в коллежские асессоры вне срока.

— Слушаюсь, — только и кивнул человек с аксельбантами и вышел.

Мы с батюшкой на два голоса принялись благодарить за оказанную честь, но император лишь отмахнулся:

— Все-все, ступайте. Заслужил Чернавский-младший свой чин. Пишите и фантастическую повесть, и сказки. Еще было бы интересно, если бы вы со своей соавторшей про сыщиков написали. Люблю, грешным делом про что-то такое почитать. Вроде дедуктивного метода Огюста Дюпена.

Эх, видит Господь, не хотел я у сэра Артура ничего воровать, но раз государь приказывает, придется.

— Не сгибается спина,

Руки болят,

Ноги болят!

Ох и наряд!

Ну, и наряд!

Если полотер купить,

Гораздо легче будет мыть!

Пода-да-да!

Больше я слов не знал, но помнил, что песня из глубоких советских времен. Что-то там про Советскую армию, про новобранцев. И запомнился только припев. Он, как раз, подходил к случаю! А к какому? А к тому, что титулярный… нет — коллежский асессор (не привык еще к новому чину!) и кавалер, а также лицо, удостоенное аудиенции у самого государя, получивший из рук царя-батюшки ценный подарок, удостоенный рукопожатия, собственноручно мыл полы в собственном доме!

Посмотрел бы на меня кто со стороны — в штанах, закатанных до коленей, с голым пузом, да еще и босой. Зато при швабре (соорудил самолично из подручных средств), с деревянным ушатом и тряпкой. Не думал, что за четыре месяца скопиться столько пыли. Вон, уже в третий раз грязную воду меняю. И как это женщины постоянно чистоту поддерживают?

Кто посмотрит со стороны — испугается. Судя по тому, что в сенях послышались чьи-то шаги, сейчас кто-то явится и будет вельми изумлен.

— Иван, а что ты такое делаешь?

Ух ты, мой лепший друг — тутошний главный начальник, господин исправник Абрютин. И какой он красивый — в белоснежном мундире, с орденами-медалями, при оружии. Ишь, а он свою «клюкву» на полицейский палаш прицепил. (Кое-кто говорит, что это шашка, а в просторечии вообще «селедка».)

— Василий Яковлевич, как я по тебе соскучился! А дай-ка я тебя обниму! — бросил я грязную тряпку и радостно распахнул объятия. Но исправник моего порыва не оценил. Отступив к порогу, приготовился ретироваться и, уже оттуда спросил:

— Ваня, а ты чего?

И спрашивает как-то робко. Нет, не робко, а с беспокойством, как спрашивали бы человека, которого подозревают…

— Василий, не видишь, уборку делаю, — хмыкнул я. — А ты решил, что я с ума спятил? Хм…. Боевой офицер, а сумасшедших боишься. Нет бы похвалил, а еще лучше другу помог. Впрочем, какая от тебя помощь? Полы ты мыть не умеешь.

— Иван, я в своей жизни столько полов намыл, что тебе и не снилось, — возмутился надворный советник. — Знаешь, какие широченные коридоры в нашем училище были? А в самом казарменном помещении? А мы их еще и мастикой смазывали!

— А что, господа юнкера сами полы мыли? — слегка удивился я.

— А кто за нас будет мыть? Горничных не было, все сами, своими ручками, — хмыкнул господин исправник, продемонстрировав свои ручки, превратившиеся с течением времени в лапищи. Но потом опять начал приставать: — Нет, похвально, что ты полы моешь — вон, даже неплохо получается, углы чистые, но отчего сам-то этим занимаешься? Где девчонка твоя, которую ты козой именуешь?

— У Анны Игнатьевны форс-мажорные обстоятельства. С утра убежала в деревню — она своим целый воз подарков накупила, потом назад прискакала — сказала, что у нее мачеха заболела, коза не кормлена, брат Петька не доен… Или наоборот.

Я поискал глазами — где табурет, придвинул Абрютину. И сам уселся.

— Мы с Анькой вчера поздно приехали, вещи закинули в дом, а ночевать в гостиницу пошли. Тут четыре месяца уборку не делали, пылища, печка не топлена. Уборку в темноте делать не с руки, да и печку топить не станешь. Есть хочется, в гостинице хоть чаем напоили, с утра завтраком накормили.

Еще поразил развал. Совсем позабыл, что с прежней владелицей — Натальей Никифоровной уговаривался, что она оставит мне в счет стоимости дома ту мебель, что стоит в моей комнате — кровать, письменный стол, книжный шкап. А все остальное она собиралась перевезти в Нелазское. Стало быть — перевезла. Тоскливо видеть отсутствие буфета с посудой, столов — того, что стоял у меня в гостиной, и второго, на кухне, а еще — икон, за исключением образа преподобного Николая в моем кабинете. Книжный шкап, надо сказать, тоже пустой. Но это ладно — свои книги я тоже отвез в дом Десятовых, а пока поставлю то, что купил в Москве и в Питере. Еще хорошо, что на кровати остался мой матрас и подушки. Но их тоже невредно выколотить от пыли. Удивительно, но дрова, сложенные в сарайчике, не тронули…