Вначале следователь тонкими длинными палочками с ваткой на конце снял пробы с пальцев, ладоней и из-под ногтей подозреваемого, отправив палочки в прозрачные пакеты и что-то написав на них маркером.

Подозвав понятых и призвав их быть внимательными, полиция приступила к обыску подозреваемого. Следователь в тонких прозрачных перчатках, аккуратно держа специальный пинцет, приоткрыл плоскую боковую сумку, висевшую на Шорине, и тут же прокомментировал: – Внимание понятые. Наблюдаю несколько предметов, напоминающих портмоне, кошельки и обложки документов. Извлекаю предмет, лежащий первым с внешней стороны. По виду портмоне.

Пока мы разбирались и разговаривали с полицией, а потом следили за началом обыска, полицейские принесли складной столик, установили его рядом, и портмоне легло на лист бумаги, расстеленный на столе.

Офицер, стоявший рядом со столиком, раскрыл небольшую коробку, достал из неё флакон:

– Внимание понятые. Произвожу съём отпечатков пальцев с улики номер один.

Он направил флакон на портмоне и надавил на него, из флакона заструился пар или взвесь порошка, и как только взвесь легла на обложку, пропечатав затейливый рисунок отпечатков пальцев, наложил на портмоне плёнку, затем снял её и запаковал в пакет.

– Внимание понятые. Произвожу осмотр улики.

Аккуратно и ловко, длинными плоскими пинцетами он подхватил портмоне и раскрыл его.

– Наблюдаю паспорт, кредитные карты, денежные купюры различного номинала. Изымаю их для съёма отпечатков пальцев. Побрызгав на них из флакона, приложив прозрачные салфетки и убрав их, он начал аккуратно, так же пинцетом разворачивать паспорт. Проделав процедуру, он попросил понятых приблизиться к столу и продемонстрировал им паспорт и банковские карточки.

– Прочтите данные владельца паспорта и фамилию на банковских картах, но не произносите их вслух. Разглашение персональных данных запрещено. Эта фамилия вносится в протокол как имя предполагаемого владельца улики номер один.

– Прошу угрозыск продолжать.

– Внимание, понятые! Извлекаю предмет, лежавший вторым с внешней стороны. По внешнему виду похож на кошелёк.

Процедура длилась больше часа – не спеша, проговаривая всё, что делают, следаки и эксперты вначале «разобрали» вещи в сумке, потом прошлись по карманам, тщательно всё внося в протокол и демонстрируя понятым.

Уже после второй улики стало скучно – в принципе, полицейские работали чётко и однообразно. Так что когда к нам подошёл следователь и сообщил о готовности с нами побеседовать, сожалеть, что мы что-то пропустим, не приходилось.

Вначале старший лейтенант отвёл в сторону меня и Викторию Викторовну и в течение трёх минут пробубнил нам про наши дворянские права – обязательная «вступительная часть» разговора с дворянами должна содержать информацию о возможности отказаться от «беседы» и прочих наших привилегиях в отношениях с полицией. Мы согласно кивнули, словами подтвердили, что хотим помочь следствию и по просьбе следователя я коротко рассказал, как вор залез мне в куртку, как я блокировал его руки и позвал охранников.

Врать впрямую я не хотел, так что пришлось недоговаривать и когда, как мне показалось, офицер с некоторым недоверием спросил: как мне удалось удержать взрослого мужчину, я ответил, что у меня хорошие учителя; я готовлюсь к взрослой самостоятельной жизни и к инициации и уже кое-какими навыками обладаю.

– Можно Вашу руку, – прошу я его.

Он послушно протягивает руку. Я перехожу на э-зрение, сильно сжимаю его руку своей ладонью в районе запястья и немного придавив подушечками, свожу полицейскому мышцы. Вижу, как удивлённо вытягивается его лицо.

– Это мышечный спазм, – поясняю я. – Точно так же, но сильнее было у преступника. Но Вы понимаете…

– Понимаю… Я хоть и полицейский, но не дурак, – тут же откликается старший лейтенант, – упоминаний о секретных методиках рода в протоколе фигурировать не будет.

Задав ещё несколько уточняющих вопросов, следователь меня благодарит; Виктория Викторовна подзывает одного из наших охранников для опроса, а меня отправляет к кучке Перловых, для которых установили небольшой отдельный столик около ленточного ограждения, где они достали термоса и бутерброды и устав наблюдать за работой полиции, неспешно жуя, обменивались восторгами о прошедшем фестивале.

Пока следователь со мной беседовал, обыск Кирпича почти завершился. Весь стол, на который следователи изымали вещдоки, был заложен белыми листами бумаги, как шахматная доска. А поверх них – завален прозрачными пакетами с разным содержимым, изъятым из сумки и карманов вора.

Понятые читали какие-то бумаги и расписывались в них, а следователь тем временем обрисовывал Шорину его перспективы: – Да, Кирпич. Ну, ты лучше меня знаешь: за обычную кражу из личных вещей пять лет дают, за кражу в крупном размере – шесть; ты у нас заслуженный специалист, так что считать тебе будут по максимуму. Думаю, тут кое-что на особо крупный потянет, а кому-то ты и значительный ущерб причинил. У тебя здесь четырнадцать эпизодов, умножь, по минимуму, на пять и получается семьдесят лет. А если с реальными накрутками: где-то шесть, где-то семь… А серёжки с брюликами – поражаюсь твоему мастерству: как ты их снять умудрился – хозяйка что, спала? С ними можно даже не сомневаться, точно на кражу в особо крупном потянут. Так что по итогу присядешь ты конкретно, зуб даю! А вот куда тебя определят – не предскажу. Но, думаю, что будет это где-то на широте и долготе Анадыря – и для тебя температура минус пять за счастье будет***.