— Что-то сегодня не хочется. А ты как насчёт этого?

— Да пошёл ты! — раздаётся злобный ответ.

— Понятно, сдаваться никто не хочет. Ну ладно, значит, вы умрёте как мужчины, с оружием в руках.

Так и случается. Переступая через трупы, я начинаю подниматься по лестнице и кричу:

— Альберт Геннадьевич, выходите! Закончим уже, а то столько людей из-за вас погибло. Не стоит проливать их кровь и дальше.

— С чего ты взял, что я буду от тебя прятаться? — из комнаты выходит сам барон.

Вид у него не то чтобы испуганный, но весьма взволнованный. Несмотря на то, что в руках у него меч, готовым к бою он не выглядит. Бледный какой-то, будто ему нездоровиться.

Бросив взгляд на кровавую баню у лестницы, он громко сглатывает и поднимает меч. Клинок слегка дрожит.

— Смотрите, как нехорошо получается. Я ехал себе с охоты, и тут внезапно меня атаковала целая толпа наёмников. Они, наверное, не знали, кого вы их послали убить, поэтому очень расстроились, когда я их всех перебил. А перед смертью так испугались, что рассказали мне, кто их нанял. Я совсем не удивился, что это были вы, — закончив свою речь, я неожиданно выпускаю струну и вырываю меч из руки Светлакова.

Клинок успевает вспыхнуть синим огнём, но тут же гаснет, когда я отбрасываю его прочь. Меч вонзается в стену и дрожит, а барон становится ещё бледнее.

— Вот такая неприятная история, Альберт Геннадьевич, представляете? Надеюсь, вы не удивились, что я объявил вам войну. Есть ещё гвардейцы или я всех перебил?

— Подмога будет через пару минут, — хрипло отвечает он.

— Да? Понятно. Вы как хотите, что я убил сначала вас, а потом их всех, или наоборот? Если что, меня оба варианта устраивает. Настроение паршивое, хочется пустить немного крови. А лучше много.

— Не надо, — Светлаков опускает голову и снимает магический доспех.

— Что не надо? — уточняю я.

— Не надо больше никого убивать! Я сдаюсь.

— Так, а кто вам сказал, что я готов принять вашу сдачу? Может, я хочу уничтожить вас и весь ваш род, сравнять поместье с землёй и сжечь дотла все ваши владения, а землю засыпать солью, чтобы здесь больше никогда ничего не выросло? — с каждой фразой добавляя в голос всё больше стали, спрашиваю я.

— Ты… зачем тебе это? — барон становится таким белым, что сливается со стеной.

— Чтобы больше никто не подумал, что можно предать меня, потом натравить наёмников и выйти сухим из воды. Вы, когда просили не рассказывать никому причину нашей дуэли, говорили про какую-то честь, и тут же поступили подло и бесчестно. Вы станете уроком для остальных, Альберт Геннадьевич.

— Не надо, Андрей. Прошу тебя. Умоляю!

Светлаков падает на колени и молитвенно складывает руки. На его лице столько страха и покорности, что смотреть противно. Даже убивать такого слизняка не хочется. Однако на дуэли он вел себя совсем иначе, шею под удар подставлял, что же сейчас изменилось?

Барон будто угадывает мои мысли и говорит:

— Я прошу не за себя, а за свою семью и своих людей. Я не хочу, чтобы кто-то ещё умирал из-за моей глупости!

— Не глупости, ваше благородие, а трусости и подлости. Так будет точнее.

— Ты прав, тысячу раз прав. Я трус и подонок, — Светлаков опять бросает взгляд на трупы у подножия лестницы, и закрывает глаза ладонью. Плечи его вздрагивают, будто он плачет.

— Дошло, наконец-то? Гвардейцы красавчики, сражались до последнего, хотя я предлагал им сдаться. Не то что вы, — морщусь я.

Снизу раздаётся шум. В дом врываются вооружённые бойцы, видят нас, но открыть огонь не решаются. Вид стоящего на коленях господина весьма красноречиво говорит о том, что война, видимо, уже закончилась, не продлившись и нескольких часов.

— Выйдите. Я принял решение сдаться, — негромко говорит барон.

— Между прочим, я ещё не согласился. Но вы лучше и правда, выйдите. Давайте, кыш, — я машу рукой, как будто мух отгоняю.

— Ваше благородие, вы уверены? — спрашивает капитан гвардии, тот самый, который был секундантом на дуэли.

— Уверен. Оставьте нас для переговоров, — приказывает Светлаков.

Немного помявшись, капитан хмуро бурчит:

— На выход, — и первым проталкивается к дверям.

Когда мы с Альбертом Геннадьевичем снова остаёмся наедине, он глухо спрашивает:

— Что я могу сделать, чтобы ты принял мою сдачу?

— Не знаю. Удивите меня.

— Я попробую договориться с Ярыгиным, чтобы он отозвал своё заявление…

Немедленно перебиваю его:

— Не удивили. Это предложение было актуально несколько дней назад, когда мы сражались на дуэли. Теперь я уже сам со всем разберусь.