– Это не симуляция… – выдохнула она. – Сердечный приступ… Что же вы так, товарищи майоры…

– В скорую звоните! – ахнул Шаламов. – И чтобы были тут через две минуты!

Он тоже побледнел. Вот так новости. Этого шпиона с псевдонимом Сапфир выслеживали не одну неделю. Он должен жить, давать показания, каяться в смертных грехах! Забегали люди, кто-то кинулся в кабинет директора, чтобы позвонить. Татьяна Рогачева имела представление об оказании неотложной помощи. Пострадавшего выволокли на открытое пространство, положили на спину. Он уже не шевелился, зрачки застыли, с губ стекали остатки пены. Рогачева делала искусственное дыхание рот в рот через носовой платок, рычала на присутствующих, забыв о субординации: «Что встали как истуканы? Массируйте грудь, двадцать нажатий, пауза, снова двадцать нажатий!» В паузах она наполняла кислородом верхние дыхательные пути Шпаковского. Шаламов взмок, массируя грудь, тяжело дышала Рогачева. Пострадавший не подавал признаков жизни. Уныло наблюдал за происходящим майор Костров. Похоже, завербованному агенту все же удалось смыться. Своеобразно, но удалось. Остальные удалились из секции от греха подальше, отгоняли любопытных покупателей и обеспокоенный персонал магазина. Скорая помощь прибыла через три минуты. Медики были в курсе, кто их вызвал, время не тянули. Доктор в очках осмотрел наметанным глазом тело, со скептическим видом поцокал языком. Реанимационные мероприятия проводили несколько минут – дальше не было смысла. Гражданин Шпаковский скончался, сердце не выдержало нервного напряжения.

– Нам жаль, товарищи, но в данной ситуации нельзя ничего сделать, – удрученно резюмировал медик. – Он скончался еще до нашего приезда. Вы, кстати, уверены, что ему были показаны подобные напряжения? Вы же ознакомились с его медицинской картой?

Шаламов досадливо отмахнулся – будут тут всякие умничать. У Шпаковского имелись проблемы с сердцем, несколько лет назад перенес операцию в ВКНЦ, но все закончилось благополучно, регулярно принимал препараты от аритмии – «Этмозин» и «Этацизин». Несколько раз проходил обследования в том же кардиоцентре – крупных проблем не выявляли. Медики ретировались – их помощи ждали живые люди. Машина из морга пришла без задержки. Оперативникам УГРО и медэкспертам делать здесь было нечего. Да и не стал бы никто возражать, забери Комитет это дело…

Магазин закрылся по техническим причинам. Расстроенный Шаламов блуждал по узкому пространству между стеллажами, поглядывал на умные книжки, ворчал: «Кто вообще все это читает?» Операция прошла не по плану. Не сказать, что все было плохо, но могло быть гораздо лучше!

– Что, Вадим, триумф отменяется? – невесело заметил Костров.

Шаламов недовольно поморщился.

– Триумф пройдет сдержанно и в рабочем порядке, – он с усилием усмехнулся. – Неожиданно, да, Алексей? Человек умер, а вина его, кстати, формально не доказана. Нет, мы все понимаем: Шпаковский – шпион, продавал секреты Родины. Доказательная база собрана значительная… за исключением некоторых нюансов. Я сам на это дело месяц потратил и могу сказать уверенно: Шпаковский именно тот, кого мы искали. Да и Сурин запираться не будет, все расскажет как миленький. Хопсон… – Вадим скривился, словно съел недозрелый апельсин. – С Хопсоном сами разбирайтесь, он по вашей части. Лично я на его месте избрал бы тактику молчания. Или нес бы ахинею с подчеркнутым почтением к советским органам. Что бы ты ему ни предъявил – чушь собачья, он лицо неприкосновенное. Вышлем его к той-то маме – и то ладно. Проблема в том, что официально объявить Шпаковского преступником может только суд… Представляю, какой хай поднимется в западной печати: довели до смерти блестящего ученого, чья вина под большим вопросом…

– По сути так и есть, – заметил Алексей. – Не находишь, что эскулап из скорой в чем-то прав: могли бы не устраивать такую встряску человеку с нездоровым сердцем.

– А как? – резко повернулся Шаламов. – Пригласить в ресторан, плавно подготовить, всячески извиняться, что вынуждены так поступать… Его никто не заставлял сотрудничать с иностранцами – сам из корыстных побуждений залез в это дерьмо. – Вадим смутился, буркнул, опустив голову: – Ладно, закругляемся, что есть, то есть. Пойдем получать по шапке от начальства – ты от своего, а я от своего. Вечером придешь? Помнишь, какой сегодня день?

– Приду, – кивнул Костров. – Дети – это святое. Надеюсь, что текущий рабочий день не растянется на сутки…

Интерес Восьмого главного управления к гражданину (ныне покойному) Шпаковскому был вполне объясним. Управление занималось защитой технических средств связи, информации, созданием шифров, иногда – радиотехнической разведкой. Шпаковский трудился в ПО «Спецприбор» – ведущий специалист, доктор технических наук, предпочитающий заниматься прикладными вопросами, а не общим теоретизированием. Предприятие производило широкую линейку электронных и микроэлектронных устройств – там же они разрабатывались, апробировались, подвергались испытаниям. Именно эту аппаратуру использовало 8-е ГУ – устройства для шифровки и дешифровки данных, средства защиты каналов связи, помещений, строений. Шпаковского назначали главным инженером наиболее важных государственных проектов. Он прекрасно знал производство и как все устроено в сложном мире микроэлектроники. Арсений Иннокентьевич был лауреатом технических премий, автором ряда научных работ. Он был человеком, от которого в «Спецприборе» зависело все, – и при этом обладал невиданной скромностью. Он никогда не лез в телевизор, на газетные полосы, не избирался в депутаты и, страшно подумать, даже не являлся членом партии, что, в принципе, вызывало вопросы, но списывалось благодаря заслугам. На него бы никогда не подумали.

То, что информация о новейших разработках уходит «налево», подозревали давно. Исследовательские организации за рубежом тщательно разбирали чертежи советских микросхем, оценивали перспективы новейших разработок. Кое-что вызывало снисходительную улыбку, другое заслуживало внимания. Эти вещи копировались и улучшались. Техническая разведка в советских посольствах присылала в Москву схемы и чертежи новых западных разработок, в которых с изумлением узнавался «советский след». Кропотливое расследование привело в ПО «Спецприбор». Сотрудник первого отдела Сурин вызвал подозрение. Закрытый, формалист, следующий инструкциям, но вместе с тем трусоватый, осторожный – он и привел людей Шаламова к Шпаковскому. Сразу не поверили, что он завербован, такой порядочный человек, просто глыба! В родне обиженных советской властью не было, за деньгами не гонялся. Сурин – мелкая сошка, обеспечивал безопасность Шпаковского, подстраховывал, подбирал материалы, которые требовалось переснять и отправить заокеанским «партнерам». Орудовать в одиночку Сурин бы в принципе не мог, не тот масштаб. Пару раз отслеживали его встречи с Хопсоном, снимали, как они что-то передают друг другу. Сурина не брали. А Шпаковский словно что-то чувствовал, лично с Хопсоном не контактировал, предпочитал действовать через Сурина. Возможности для встреч в рабочее время они имели неограниченные – как проследишь в этих коридорах? Сурин, имеющий непосредственное отношение к режиму секретности, мог легко устроить лазейку – пронести аппаратуру, вынести пленки с отснятыми материалами. Что охраняешь, то и имеешь – точнее не скажешь… Иногда их видели вместе – при обстоятельствах, не связанных с рабочим процессом, что и активировало интерес к фигуре Шпаковского. Органы наблюдали, держались в стороне. То, что оба взяли в пятницу отгулы, слегка насторожило. То, что Сурин поджидал Шпаковского у дома последнего, а затем они вместе куда-то отправились, вообще произвело фурор. Да и не куда-то – сотрудник наружки явственно слышал, как Сурин произнес: «Это в книжном на улице Калинина, там он будет ждать…» Шестеренки завертелись, и когда пара шпионов на «убитом» «Москвиче» Сурина встала за квартал от магазина, к их встрече уже подготовились. Появление Хопсона не удивило – очевидно, сегодня он хотел встретиться с обоими. Провести планерку, так сказать…

Шпаковский проживал в Киевском районе столицы – в старом доме с видами на Москву-реку. Дети выросли и разлетелись из семейного гнезда в диаметрально противоположных направлениях, сын проживал в Комсомольске-на-Амуре, дочь – в Минске. Дальнейшая судьба этих людей, в связи с открывшимися обстоятельствами, находилась под вопросом. Похоже, папочка изрядно подгадил своим отпрыскам. Эпоха репрессий давно прошла, теперь практиковали другие методы.

Супруга Тамара Викторовна ни о чем не догадывалась – если не была, конечно, гениальной актрисой. Новости ошарашили: ваш муж – предатель, да еще и умер. Карета скорой помощи дежурила у подъезда – повторения пройденного уже не хотелось. Но женщина справилась с собой, хотя смотреть на нее было страшно. «Это ошибка, – шептала она, глотая слезы. – Вы совершаете непоправимую ошибку, мой муж ни в чем не виноват… Это вы его убили… Господи, что вы мне суете эти вздорные бумажки, делайте что хотите, только не устраивайте здесь вселенский погром…» Тамара Викторовна сидела на кухне, закутавшись в шаль, смотрела невидящими глазами в стену. Рогачевой поручили посматривать за ней – как бы чего не вышло. Смущался старший лейтенант Павел Зорин, еще не простившийся с «гражданскими» замашками. Обыск в квартире продолжался несколько часов. Беспорядка не устраивали. Ничего подтверждающего шпионскую деятельность не нашли. В общем-то, и не надеялись, просто следовали протоколу. Шпаковский не был идиотом, чтобы в собственном доме оставлять следы шпионской деятельности. Да и жена, похоже, ничего не знала. Квартира в сталинском доме была неплоха – четыре комнаты, просторная кухня, виды из окон. В семье имелась трехлетней давности машина – «ВАЗ-2103» с кузовом седан. До нее добивали по колдобистым дачным дорогам старенький «Москвич». Имелся кооперативный гараж в нескольких минутах ходьбы от дома, дача в ближнем Подмосковье на Рублево-Успенском шоссе, сберкнижка с тремя тысячами рублей – не такой уж криминал, учитывая приличную зарплату Шпаковского. Других книжек не нашли, что никоим образом не мешало Шпаковскому иметь кубышку. Семья жила по средствам, не бедствовала, но и не швыряла деньгами. Шпаковский помогал детям – ежемесячно отправлял переводы на запад и восток. Соседи семью характеризовали положительно.

Одновременно сотрудники Восьмого управления, где начальника Третьего отдела замещал Вадим Шаламов, проводили обыск на даче. Снег уже растаял, но погода не радовала – 12 градусов тепла, ветрено. Временами выходило солнце – пока еще тусклое и неласковое. Дачный поселок был самый обычный. Садовое товарищество числилось на балансе Всесоюзной академии сельского хозяйства, но участки нарезали в основном научным сотрудникам средней руки. Запрещалось строить дома свыше определенной законом нормы – «буржуйство» не поощрялось, не для того устраивали революцию. Запреты обходили, выкручивались. Дачу Шпаковский строил любовно: два этажа, приличные площади, банька с подсобными постройками. Супруга выращивала помидоры, огурцы, как же без них?