Ученые нового и новейшего времени в отличие от древних писателей не были уверены в том, что Ликург — историческое лицо, а не мифическая фигура. Так, в свое время чешский исследователь Павел Олива, проанализировав развитие взглядов на проблему Ликурга в западной историографии, пришел к неутешительному выводу, что «историческое существование Ликурга доказать невозможно». Дежурная оговорка, что «легенда о Ликурге подобно всем мифам — не чистая фантазия, но мифическое эхо исторической действительности», положения не спасает[3]. Та же точка зрения была характерна и для отечественного специалиста по Спарте Юрия Викторовича Андреева. Он считал «совершенно неприемлемыми попытки реабилитировать античную традицию о Ликурге как серьезный исторический источник»[4]. Отказывается от какой-либо дискуссии по поводу историчности Ликурга и автор основательного исследования, посвященного архаической Греции, Освин Мюррей. По его словам, «Ликург служит лишь для того, чтобы напоминать нам, что спартанское общество имело начало во времени»[5].

Но наряду со скептиками, сомневающимися или полностью отвергающими существование Ликурга, в последние десятилетия появляется все больше ученых, признающих его историчность. Для них Ликург — великий законодатель архаической эпохи, равный Солону в Афинах[6].

Античные писатели приписывали Ликургу больше, чем он был в состоянии сделать, но по большому счету они правы: традиция зафиксировала самый важный период в спартанской истории — начало планового и сознательного преобразования всего общества и государства. На подобную, столь раннюю для Греции системную реорганизацию толкали спартанское общество особые условия существования, каких не было ни в одном другом греческом полисе. На территории Лаконии Спарта была, конечно, не единственной дорийской общиной, но она единственная благодаря вовремя осуществленным реформам смогла начать широкомасштабную экспансию и завоевать сперва всю Лаконию, а потом и Мессению, оказавшись самым большим по территории греческим полисом с мизерным для таких масштабов гражданским населением. Согласно античной традиции, Ликург и его законы могут быть отнесены к концу IX — началу VIII в., то есть ко времени активной экспансии Спарты в Лаконии. В какой-то мере подтверждает эту раннюю дату крайне примитивный и архаичный характер установления, вошедшего в историю под названием «Большая ретра». Этот документ представляет собой перечень политических преобразований Ликурга, записанных в виде изречения Дельфийского оракула (Plut. Lyc. 6,2–3).

Конечно, важнейшие официальные акты, подобные Большой ретре, записывались и хранились в Спарте. Сам Ликург и его окружение скорее всего уже обладали высокой письменной культурой. Существует традиция, связывающая Ликурга с гомеровскими поэмами. Во время своих путешествий он будто бы посетил Ионию и переписал поэмы Гомера, воспользовавшись экземпляром, хранившимся у потомков самосского рапсода Креофила. Как утверждает Плутарх, поэмы Гомера его увлекли не столько литературными достоинствами, сколько тем, что он нашел в них «чрезвычайно много ценного для воспитателя и государственного мужа» (Lyc. 4, 5). Этот рассказ, даже если в основе его лежит анекдот, тем не менее весьма любопытен. В нем отражено представление древних о наличии в Спарте очень ранней письменной традиции.

Предание тесно связывает Ликурга с Дельфийским оракулом. Впервые версия о том, что Ликург получил свои законы от Дельфийского Аполлона, встречается у Геродота. Но он не отвергает и критское происхождение законов, утверждая, что так думали сами лакедемоняне (I, 65, 4). Совершенно отбрасывает критский вариант Ксенофонт. По его версии, санкцию на введение в Спарте новых законов Ликург получил из Дельф, а не вывез с Крита. Здесь Ксенофонт, конечно, только повторяет господствующую в его время официальную версию о дельфийском происхождении законов Ликурга.

Согласно Ксенофонту, Ликург обращался в Дельфы только один раз, причем отправился он туда не один, а в компании «с самыми знатными людьми». Но, судя по сохранившемуся фрагменту из «Лакедемонской политии» Аристотеля, Ликург неоднократно совершал визиты в Дельфы для консультации с Аполлоном (fr. 535 Rose3). Климент Александрийский также, ссылаясь на Платона, Аристотеля и Эфора, утверждал, что Ликург регулярно посещал Дельфы (Clement. Alex. Stromat. I, 26, 170, 3). Взгляд, что Ликург получил свои законы именно в форме оракула, был общепризнанным в древности. Об этом свидетельствуют все древние авторы, которые так или иначе касались темы спартанской евномии, Большой ретры или Ликурга.

Ликург, вводя в начале архаического периода новую конституцию, не изобрел ни одного нового органа власти, но радикально преобразовал уже существующие, создав «из племенной монархии полис». Кардинальные изменения затронули и герусию. В чем конкретно эта реорганизации выражалась, трудно сказать, но все древние авторы единодушны в том, что герусию в ее классическом виде учредил именно Ликург. Скорее всего законодатель, сохранив совет старейшин, изменил способ комплектования и численный состав геронтов. Он сделал герусию независимой от царей и наделил ее большей, чем прежде, властью. Можно сказать, что Ликург «вмонтировал» герусию в новую политическую структуру. При нем, видимо, были определены основные параметры ее деятельности, которые оставались неизменными на протяжении долгих веков. После Ликурга герусия, видимо, была ограничена в своей численности 28 членами и стала комплектоваться строго по возрастному и сословному принципу: туда из поколения в поколение попадали представители одних и тех же знатных семей вне зависимости от их принадлежности к той или иной родовой филе. Первыми геронтами «нового призыва» стали личные друзья и сторонники Ликурга. Так, во всяком случае, утверждает Плутарх со ссылкой на Аристотеля (Arist. ар. Plut. Lyc. 5, 12). С введением Ликурговой герусии Спарта превратилась в полис с аристократической формой правления.

Античная традиция в том виде, как она представлена у Плутарха, приписывает Ликургу всю коллекцию особенностей государственной и общественной жизни Спарты. Эта традиция идет еще от Аристотеля. Великий политолог древности считал, что Ликург создал совершенно новую конституцию, регулирующую всю жизнедеятельность полиса (Pol. II, 9, 1 1273b 30–35)[7]. И в этом Аристотель по большому счету прав. Как правило, радикальные политические реформы всегда сопряжены с одновременным социальным реформированием общества. Конечно, не все преобразования были осуществлены Ликургом, но в главных чертах именно он был автором политического и социально-экономического реформирования спартанского общества на рубеже IX–VIII вв. Именно это основное качество законодательства Ликурга — его всеобъемлющий характер — и отметила традиция.

В полной мере этот взгляд характерен и для Плутарха. Знаменитый биограф рассказывает, что, когда Ликург вернулся в Спарту после длительного отсутствия, он немедленно «принялся изменять и преобразовывать все государственное устройство», поскольку «был убежден, что отдельные законы не принесут никакой пользы» (Lyc. 5, 3).

Предание приписывает Ликургу не только те установления, которые были прописаны в Большой ретре. Согласно Плутарху, Ликург также был автором общественных обедов и знаменитой системы спартанского воспитания (агогэ). Плутарх называет учреждение общественных трапез самым прекрасным преобразованием великого законодателя. Вот как он описывает сисситии: «Граждане собирались вместе и все ели одни и те же кушанья, нарочито установленные для этих трапез; они больше не проводили время у себя по домам, валяясь на мягких покрывалах у богато убранных столов, жирея благодаря заботам поваров… точно прожорливые скоты… Благодаря совместному питанию и его простоте богатство… перестало быть завидным… Невозможно было ни воспользоваться роскошным убранством, ни насладиться им, ни даже выставить его напоказ… коль скоро богач ходил к одной трапезе с бедняком. Нельзя было и явиться на общий обед, предварительно насытившись дома: все зорко следили друг за другом и, если обнаруживали человека, который не ест и не пьет с остальными, порицали его, называя разнузданным и изнеженным» (Lyc. 10).