Эта книга— собрание рассказов дочери Марины Цветаевой Ариадны Сергеевны Эфрон, записанных Еленой Коркиной в 19/0-1973 годах. Всего двадцать четыре рассказа, семь из которых посвящены парижской жизни Ариадны Эфрон в 1930-е, остальные повествуют о шестнадцати годах, проведенных ею в лагерях и ссылках.
А. С. Эфрон известна как автор воспоминаний о Марине Цветаевой «Страницы былого», публикатор ее литературного наследия, переводчик западноевропейской лирики и драматургии. Но книгу о своей жизни ей не довелось написать. И настоящее собрание ее устных рассказов представляет собой часть не написанной, но рассказанной книги.
Автор – исследовательница и публикатор творческого наследия Марины Цветаевой, текстолог и архивист, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Дома-музея Марины Цветаевой – провела в тесном общении с А. С. Эфрон последние шесть лет ее жизни.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Издано при участии ГБУК г. Москвы «Дом-музей Марины Цветаевой»
Подсобное хозяйство памяти
Две причины вызвали меня на эту книгу. Непреходящая горечь от пропущенного столетия Ариадны Сергеевны Эфрон в 2012 году. И непроходящая уверенность, что ее рассказы, хранящиеся в моих блокнотах, суть эпизоды ненаписанной книги. Не написанной, но рассказанной, как «Подстрочник» Лилианы Лунгиной.
Упомяну и случайный, несущественный, но все же повод к книге: в этом году исполняется пятьдесят лет моим записям, полвека лежат в столе эти блокноты. В 1971 году Ариадна Сергеевна предложила мне работать вместе с ней над материнским архивом, и, как Победоносцев над Россией, Марина Цветаева простерла над нашей повседневностью свои архивные крыла, и посторонние интересы стали все реже попадать под эту сень.
Мне довелось знать Ариадну Сергеевну Эфрон в последние шесть лет ее жизни. Достав сейчас свои записи тех лет, я увидела, что ничего в них не помню. Ни интерьеров, ни обстоятельств, ни обстановки жизни, ни духа времени, ни всего обихода, ни себя. Ариадну Сергеевну я помню всегда, но не словесно. Вернее, я к случаю вспоминаю что-то ею сказанное в подобных условиях, какие-то реплики, какие-то суждения. Но передать ее образ, извлечь его вовне из моей памяти, чтобы представить со стороны, я не могу.
Поэтому, наверное, единственное, что можно сделать, вернее, с чего начать, – это передать в хронологической последовательности мои впечатления тех лет, непосредственно в те дни записанные. Без комментариев публикатора, каким я сейчас, volens nolens, по отношению к ним являюсь.
1968 год. Мне двадцать лет, я работаю машинисткой в канцелярии Большого театра. В Столешниковом переулке, где я живу, в квартире выше этажом живет Людмила Константиновна Новицкая, писательница, которую я иногда по вечерам навещаю по ее приглашению. В комнате никогда не включался верхний свет, над столом у стены горела лампочка, свисавшая с полки, в углу перед иконами мерцал огонек лампадки, чай пили на ощупь. У нее я впервые держу в руках прижизненные издания Марины Цветаевой – «Из двух книг» и «Вёрсты». Я приношу ей свои тетради, в которые в Ленинской библиотеке – в двусветном зале Пашкова дома, где тогда был Юношеский зал, – я переписываю синюю «Библиотеку поэта» 1965 года. Оказывается, что Людмила Константиновна знакома с Анастасией Ивановной Цветаевой.
12 июня 1968 года. Людмила Константиновна показывает мне письмо Марины Цветаевой Жене Сомову. Рассказывает о нем и об Ариадне Сергеевне, в гости к которой она однажды приходила вместе с Анастасией Ивановной Цветаевой:
«Коммунальная квартира. Узкая темная комната. Очень загроможденная шкафами, полками, папками. Там была еще какая-то старушка. Разговор зашел о вере. Спросили Алю. Чуть улыбаясь уголком рта, она ответила: „Я придерживаюсь взглядов, которые рекомендует ЦК партии“, – и все! Высокая, шатенка, хорошая фигура, большие светлые глаза. Резковата, замкнута, неразговорчива, иронична, нарочито держится в тени. На мать не похожа. Пишет стихи, Анастасия Ивановна читала, говорит, что очень интересные, читал Антокольский – в восторге!»
Сентябрь 1968 года. В Мосгорсправке я узнала адрес Ариадны Сергеевны, ездила на 2-ю Аэропортовскую, ходила вокруг дома, не веря, что она тут, рядом, в одном городе, в одном времени, на одной земле.
22 октября 1968 года. В попытках представить себе теперешний облик Ариадны Сергеевны я обнаружила, что это невозможно, ибо у меня нет ни одной знакомой такого возраста. Моя мама была всего на два года моложе, но она с самого раннего моего детства была седая, а потом маму никогда со стороны не видишь. И я подговорила приятельницу подняться на лифте, позвонить в дверь квартиры Ариадны Сергеевны, спросить какое-нибудь вымышленное лицо, а потом описать мне ее. Приятельница все это проделала.
«Она у меня сразу как отпечаталась. Выглядит она на все свои пятьдесят шесть. Почти вся седая. В очках. В роговых. Волосы аккуратно подобраны сзади, наверное, пучок. Над верхней губой – родинка. В черной юбке. В коричневой кофточке с пуговичками, под ней беленькая кофточка. Я бы не сказала, что она очень высокая. Не очень худая, фигура хорошая. Личико – хорошее. И вся она такая… прямо чистенькая-блистенькая. Сразу видно, что очень строгая. Серьезная. Я слышала, как она по телефону говорила. Все только по делу. Голос низковатый. Ну и все».
30 октября 1968 года. С Людмилой Константиновной я была в гостях у Анастасии Ивановны Цветаевой. Там видела фотографию тарусского дома Ариадны Сергеевны. Больше ничем этот визит не запомнился.
31 декабря 1968 года. На улице Горького, на ее правой стороне, если идти от площади Маяковского к Белорусскому вокзалу, был неприметный цветочный магазин. Там в кадке росло деревце белой сирени. И к Новому году оно зацветало. Цветущие ветки срезали и продавали. Немногие про это знали, но все же надо было успеть к срезке. Я успела. И в 19:50 с бьющимся сердцем звонила в дверь Ариадны Сергеевны. Она открыла, я вымолвила: «С Новым годом!» – и подала ей сирень. «Спасибо, а кто вы?» – «Лена». – «Спасибо, Леночка. Я очень тронута. Счастливого вам праздника!»
1969 год. Работаю там же. Людмила Константиновна мечтает летом поехать в монастырь. На поездку нужны деньги. А она очень бедная, у нее маленькая пенсия за мужа-кормильца. Я иногда печатаю ей ее очерки, рассказы, она носит их в редакции, но удачи редки. И я завожу разговор о том, чтобы она продала мне письмо Жене Сомову и книги Марины Цветаевой. Она не хочет, ибо считает мое увлечение Цветаевой душевно вредным. Мне эти разговоры тяжелы. Она все хочет, чтобы я с ней пошла к Илье Обыденному [1] познакомиться с тамошним настоятелем отцом Николаем, я уклоняюсь. Но к отцу Дмитрию Дудко она меня все-таки свозила (беспоследственно).
1
Илья Обыденный – церковь Ильи Пророка в Обыденном переулке.