Два дня спустя

– Добро пожаловать, уважаемая, – властно кивнул Белогун, король Керака. – Добро пожаловать. Слуги! Кресло!

Потолок комнаты украшала роспись, фреска, изображающая парусник в окружении волн, тритонов, гиппокампов и созданий, напоминающих омаров. А фреска на одной из стен представляла собой карту мира. Коралл давно уже заметила, что карта эта была довольно фантазийной и имела не слишком много общего с реальным расположением земель и морей. Но зато была красивой и сделанной со вкусом.

Двое пажей притащили и установили тяжелое резное кресло на элегантно изогнутых ножках. Чародейка уселась, уложив руки на поручнях кресла так, чтобы ее браслеты с рубинами были хорошо заметны и не прошли мимо внимания визави. На тщательно уложенных волосах ее красовалась еще небольшая рубиновая диадема, а на глубоком декольте – рубиновое же колье. Все для аудиенции у короля. Она хотела произвести впечатление. И производила. Король Белогун лишь таращил глаза, не то на рубины, не то на декольте.

Белогун, сын Осмика, был, так сказать, королем в первом поколении. Его отец скопил довольно серьезное состояние на морской торговле и, похоже, немного и на пиратстве. Разгромив конкурентов и монополизировав каботажные перевозки в регионе, Осмик возвел сам себя в королевское достоинство. Самозванная коронация его в принципе лишь формализовала сложившийся порядок, статус-кво, так что никто особенно не возражал и не протестовал. Еще до этого, в частном порядке повоевав с соседями – Вердэном и Цидарисом, Осмик решил с ними все вопросы границ и ответственности. Стало понятно, где Керак начинается, где заканчивается, и кто в нем хозяин. Ну а если хозяин, властитель, то, значит, король. И титул этот ему положен. Совершенно естественным порядком вещей титул и власть переходят от отца к сыну, так что никого не удивило, что после смерти Осмика на престоле воссел его сын, Белогун. Ну, правда, сыновей у Осмика было побольше, еще около четырех, но все отказались от прав на корону, причем один будто бы даже добровольно. Таким образом Белогун и правил в Кераке уже больше двадцати лет, по семейной традиции получая доход от судостроения, перевозок, рыболовства и пиратства.

И вот теперь на троне, на помосте, в соболином колпаке, со скипетром в руке, король Белогун давал аудиенцию. Величественный, что твой жук-навозник на коровьем дерьме.

– Уважаемая и милая нашему сердцу госпожа Литта Нейд, – поздоровался он с ней. – Возлюбленная нами чародейка Литта Нейд. Изволила вновь посетить Керак. И наверняка опять надолго?

– Мне полезен морской воздух. – Коралл провокационно закинула ногу на ногу, демонстрируя башмачок на модном каблуке. – Буде ваше королевское величество соизволит милостиво разрешить.

Король обвел взглядом сидящих рядом сыновей. Оба рослые, как жерди, они ничем не напоминали отца, костлявого и жилистого, но не слишком вышедшего ростом. Да и сами они на братьев смахивали не особо. Старший, Эгмунд, был черным, как ворон, Ксандер же, немного младше него – блондином, почти альбиносом. И оба смотрели на Литту без симпатии. Совершенно очевидно было, что их раздражала привилегия чародеев сидеть в присутствии короля; аудиенцию чародеям поэтому всегда давали на креслах. Однако, раздражала она кого-то или нет, привилегия эта была всеобщей, и никто, желающий считаться цивилизованным, не мог ею пренебречь. Сыновья Белогуна очень желали считаться.

– Милостивое разрешение, – медленно произнес Белогун, – мы предоставим. С одним условием.

Коралл подняла ладонь и демонстративно начала разглядывать ногти. Это должно было показать, что условия Белогуна ее абсолютно не волнуют. Король не принял сигнала. А если принял, то умело это скрыл.

– Дошло до ушей наших, – засопел он гневно, – что бабам, которые детей иметь не хотят, госпожа Нейд магические эликсиры предоставляет. А тем, что уже беременны, помогает от плода избавиться. А мы здесь, в Кераке, считаем аморальными такие процедуры.

– То, на что женщина имеет естественное право, – сухо ответила Коралл, – аморальным быть не может само по себе.

– Женщина, – худощавая фигура короля выпрямилась на троне, – имеет право ожидать от мужчины только двух подарков: на лето – беременности, а на зиму – лаптей из тонкого лыка. Как первый подарок, так и второй, имеют одну цель, привязать женщину к дому. Ибо дом есть место для женщины подходящее, природой ей предписанное. Женщина с большим животом и потомством, за ее юбку держащимся, от дома не удалится и не придут ей в голову никакие глупые мысли, а это мужчине гарантирует спокойствие духа. А спокойный духом мужчина способен к тяжелой работе ради умножения богатства и благоденствия своего повелителя. Работающему в поте лица и без отдыха, спокойному за свой очаг мужчине тоже не придут в голову никакие глупые мысли. А вот если женщину кто-то убедит, что она рожать может, если захочет, а если не захочет, то и не обязана, если этот кто-то в придачу подскажет ей способ и подсунет средство, то тогда, уважаемая, тогда общественный порядок начинает шататься.

– Так и есть, – вмешался принц Ксандер, давно уже ищущий случая вставить слово. – Точно так!

– Женщина, не желающая материнства, – продолжал Белогун, – женщина, которую не удерживают в доме живот, люлька и малолетки, мигом поддастся похоти, это дело очевидное и неизбежное. А тогда мужчина потеряет внутреннее спокойствие и душевное равновесие, в его жизненной гармонии что-то заскрипит и завоняет, ба, окажется, что и вовсе нет никакой гармонии и никакого порядка. Особенно того порядка, что оправдывает ежедневный тяжелый труд. А также тот факт, что прибыль от его труда получаю я. А от таких мыслей только шаг до беспорядков. До восстания, бунта, переворота. Поняла, Нейд? Кто дает бабам средства, предотвращающие беременность или прерывающие ее, тот рушит общественный порядок, разжигает беспорядки и бунты.