По приезде в Париж Жан Батист, однако, и не думает искать уединения. Он захаживает на приемы к Баррасу и производит даже определенное впечатление в том микрокосме авантюристов, светских дам, шпионов, финансистов, подающих большие надежды генералов, которые составляют «двор» «короля Директории». Правда, первоначально Бернадот обращает на себя внимание скорее своей внешностью, нежели своим умом. Мадам де Шатене, повстречавшая Бернадота на одном из вечеров у Барраса в июне 1798 г., вспоминала: «Он относился к тем людям, которых нельзя было не заметить при встрече и не спросить других о том, кто это такой». Высокйй, темноволосый, с ослепительно-белыми зубами, Жан Батист становится частым гостем в доме Жозефа Бонапарта, старшего брата Наполеона, с которым он познакомился еще в 1797 г. в Милане. Круг друзей растет. В числе тех, с кем Бернадот сводит знакомство, — другой брат Наполеона, Люсьен. Во время одного из вечеров у хлебосольного Жозефа Жана Батиста представляют его свояченице, Дезире Клари. Да-да, это та самая шаловливая девочка-подросток, в доме которой в Марселе он квартировал в теперь уже далеком 1789 г. За прошедшие восемь лет она превратилась в стройную, грациозную девушку с огромными бархатистыми глазами. Незадолго перед тем у нее был «роман» с генералом Бонапартом, окончившийся отнюдь не по ее вине. Может быть, поэтому она так благосклонно внимает речам 35-летнего Жана Батиста. Пятнадцатилетняя разница в возрасте ее, по-видимому, нисколько не смущает, и когда Бернадот делает ей предложение, она без колебаний соглашается стать его женой. Бракосочетание Жана Батиста и Дезире проходит по гражданскому обряду 17 августа 1798 г. в мэрии Sceaux-l’Unite. Это был странный брак, потому что благодаря ему Бернадот входил в семью Бонапартов, хотя глава клана, Наполеон, терпеть его не мог. Впрочем, и сама Дезире решилась на брак скорее всего не из любви к Жану Батисту, а «в пику» своему прежнему воздыхателю. Во всяком случае, когда много лет спустя ее спросили о том, почему она вышла замуж за Бернадота, Дезире не задумываясь ответила: «Потому что он был солдат, способный противостоять Наполеону»{38}.

Дезире Бернадот, урожденная Клари

К лету 1799 г. Французская республика оказалась вовлечена в новую войну, в которой против нее под знаменами Второй коалиции сражалась половина Европы. В Италии ее армии были разгромлены войсками под командованием Суворова, на Рейне с французами успешно сражался эрцгерцог Карл со своей армией, в Голландии высадился русско-английский экспедиционный корпус… Положение дел на фронтах для французов складывалось самым неблагоприятным образом. В такой сложный, в известном смысле отчаянный момент Директория предложила Бернадоту пост военного министра. Жан Батист не отказался от высокого назначения. «Принимая военное министерство, — признавался он позже, — я нисколько не обольщал себя относительно размеров данной мне задачи; но, родившись, так сказать, на войне, воспитанный войною за свободу, я чувствовал, что сам вырастаю среди опасностей и побед. Я имел счастье принять участие в работе, приведшей к некоторым результатам, которые наши враги называли чудесами…»{39}. Любивший красивую фразу и красивую позу, Бернадот в данном случае, однако, совсем не преувеличивал трудностей, с которыми он столкнулся, и масштаба своих заслуг. В качестве военного министра Жану Батисту предстояло решить ряд неотложных проблем. Прежде всего ему следовало реорганизовать и снабдить необходимым обмундированием, оружием, боеприпасами и продовольствием разбитые, деморализованные, отброшенные к французским границам армии Республики. В его компетенцию входило также наведение порядка внутри страны. На его плечи легла задача организации и снаряжения новых воинских формирований, призванных изменить обстановку на фронтах. Ему же предстояло изыскать средства для уплаты солдатам жалованья, не выдававшегося им вот уже более семи месяцев. При решении всех этих непростых задач Бернадот проявляет кипучую энергию, распорядительность, большой администраторский талант. «Пусть смотрят на то, — писал он впоследствии, — что я мог сделать, что я должен был сделать, и пусть судят о том, что я сделал… 91 000 конскриптов полетели, чтобы составить батальоны; почти все были немедленно одеты, снаряжены и вооружены. Я получил разрешение собрать 40 000 лошадей… Общий ход событий известен. Голландия была спасена, левый берег Рейна обеспечен от какой бы то ни было опасности, русские уничтожены в Гельвеции; победа возвратилась к знаменам Дунайской армии, удержана была линия обороны между Альпами и Апеннинами, невзирая на все несчастья, постигшие наше оружие в этой стране, коалиция распалась»{40}.

Перечисляя свои заслуги на посту военного министра, Бернадот не забывает упомянуть знаменитую победу Массена под Цюрихом (26 сентября 1799 г.). По его мнению, в успех Массена в Швейцарии он внес свою лепту, так как маневры Рейнской армии, предпринятые по распоряжению военного министра, отвлекли оттуда войска эрцгерцога Карла, подготовив условия для победы под Цюрихом{41}.

Что же касается участия Бернадота в обеспечении спокойствия и порядка в самой Франции, то здесь роль военного министра была куда менее значимой. «Войска внутри страны постоянно находились в движении; они двигались к местам, где их присутствие было необходимо для восстановления порядка или для внушения уважения к республиканскому правительству. Но так как эти войска были слишком малочисленны для того, — вспоминал Бернадот, — чтобы я мог удовлетворить все требования, с которыми ко мне обращались генералы и установленные власти, то я старался возместить это вымышленными движениями (притворными), а равно и приготовлениями и распоряжениями явными, которые могли дать повод предполагать близкое прибытие значительной вооруженной силы на пункты, совершенно лишенные таковой в данный момент»{42}.

В целом Бернадоту удалось на его новом посту переломить сложившуюся к лету 1799 г. неблагоприятную для Республики военную ситуацию. Он успешно справился с возложенными на него задачами. Однако, несмотря на обнадеживающие результаты, а может быть, вследствие их, Жан Батист не задержался в министерском кресле. Придя в министерство 2 июля 1799 г., он уже 14 сентября подал в отставку, пробыв в должности военного министра всего лишь два с половиной месяца. Большинство биографов Бернадота связывают его уход с должности военного министра Республики с интригами, раздиравшими Директорию осенью 1799 г. Один из директоров, Сийес, выработал план государственного переворота с целью низвержения Директории и установления нового, более прочного государственного порядка; другой директор, Баррас, тайно интриговал с Бурбонами, намереваясь за сходную цену предать Республику, посодействовав восстановлению монархии. Три оставшихся члена правительства: Гойе, Мулен и Роже Дюко — представляли собой с трудом поддающиеся оценке политические величины. Вечно враждовавший с Директорией Законодательный корпус являлся не большим гарантом стабильности, чем правительство. Наилучшим выходом из того топкого болота интриг и подковерных «баталий», которое представляли в тот момент правительственные сферы, Бернадот счел свою отставку. Правда, не исключено, что прошение об отставке, которое он подал Директории, было не более чем тактическим ходом. Возможно, Жан Батист надеялся, что его будут уговаривать остаться на своем посту. Если Бернадот в самом деле думал об этом, он просчитался… Его отставка была принята. Портфель военного министра получил Дюбуа-Крансе.

Отставка превратила Бернадота, по словам одного из его биографов, в «сущее ничтожество»{43}. Тем временем государственный переворот — «детище» директора Сийеса — стал обретать реальные очертания. Бежавший из Египта генерал Бонапарт высадился 9 октября 1799 г. на юге Франции, в бухте Фрежюс.

На подготовку низвержения Директории уходит ровно месяц — удивительно мало времени, если учесть, что речь идет о государственном перевороте; удивительно много, если принять в расчет то, что в нем участвуют двое из пяти членов Директории, министр полиции и комендант парижского гарнизона… Главный исполнитель плана Сиейса генерал Бонапарт усердно вербует на свою сторону союзников. Жан Батист не попадает в их число. «18 брюмера, — свидетельствует Тибодо, — генерал Бернадот отказался содействовать замыслам Бонапарта…»{44}. Он несколько упрощает настоящее положение дел. Экс-глава военного ведомства занимает наихудшую из всех возможных позиций: он не примыкает к заговорщикам, но одновременно не торопится стать в ряды противников переворота. Бернадот произносит «грозные» фразы о том, что Республика «сумеет одолеть своих врагов, как внутренних, так и внешних»{45}. В разговоре с Бонапартом он заявляет даже, что коль скоро Директория даст ему соответствующее поручение, с заговором против республики будет немедленно покончено. Однако, когда наступает решительный момент, Жан Батист, забыв о конституции и республиканских добродетелях, является в дом Бонапарта на улице Шантерен — осиное гнездо заговорщиков; правда, в отличие от других военных участников переворота — в штатском платье, а не в мундире. Взаимоисключающие поступки, категоричные заявления, не подкрепленные конкретными действиями, — все это не прибавляет Бернадоту популярности и крайне раздражает Бонапарта. Мера недовольства им Наполеона такова, что, когда авторы «революции 18 брюмера» становятся законной властью, Жан Батист вовсе не исключает своего ареста. Впрочем, страхи оказываются преждевременными. Уже на следующий день после переворота первый консул*, беседуя с Сарразеном, говорит ему буквально следующее: «Когда вы его (Бернадота) увидите, передайте ему, что я всегда буду рад считать его одним из моих друзей»{46}.

Бернадоту остается лишь верить на слово главе государства. Наполеон не торопится давать ему какое бы то ни было поручение. Только по прошествии двух месяцев первый консул[28] «определяет» Жана Батиста в члены Государственного Совета — главного совещательного органа эпохи Консульства. Это назначение — нечто вроде «почетной ссылки». Наполеона, однако, не устраивает то, что строптивый гасконец, которому невозможно доверять, находится здесь, в Париже.

1 мая 1800 г. он назначает Бернадота командующим Западной армией. По долгу службы Жан Батист должен отправиться в Ренн — древнюю «столицу» Бретани, где находится штаб армии. По сути, очередная «милость» первого консула — новая ссылка, ибо Жан Батист на посту командующего Западной армией не более чем начальник пограничного округа, призванный оборонять побережье Бретани от англичан. С возложенной на него задачей он вполне успешно справляется. Попытки англичан высадить десанты на Бель-Иле и полуострове Киберон отражены, Запад «умиротворен». Бернадот лоялен, к тому же он входит в клан Бонапартов, и Наполеон совершает один из тех поступков, которые можно объяснять как угодно, но понять нельзя. В самый канун своего отъезда в Италию (весной 1800 г.), где ему предстоит сразиться с австрийской армией Меласа, он пишет Бернадоту записочку следующего содержания: «Если я погибну, вы будете располагать сорока тысячами солдат у ворот Парижа и судьба Республики будет в ваших руках»{47}.

Бонапарт при переходе через Сен-Бернар

Жану Батисту не придется воспользоваться этим советом. 14 июня 1800 г. в знаменитой битве при Маренго Наполеон одерживает одну из самых блестящих своих побед. Первый консул с триумфом возвращается в Париж, а Бернадот, вплоть до весны 1802 г., остается командующим Западной армией. «Не пропустили в эту эпоху, — вспоминает секретарь Наполеона Бурьенн, — сделать новому консулу о генерале Бернадоте доносы… Первый Консул не посмел, однако ж, открыто мстить ему, но всегда изыскивал все случаи удалять Бернадота, приводить его в затруднительное положение и делать ему поручения, не давая никаких определительных наставлений, в надежде, что Бернадот впадет в ошибки, за которые Первый Консул мог бы подвергнуть его ответственности»{48}.

Правомерен вопрос, почему Наполеон «не смел» мстить Бернадоту и за что, собственно, он должен был ему мстить?

Ответ на первую часть вопроса не сложен: открытый разрыв с Бернадотом означал также ссору Наполеона со своим старшим братом Жозефом, женатом на сестре супруги Жана Батиста; к тому же, несмотря ни на что, Бонапарт не забыл о своей прежней возлюбленной Дезире и потому не мог проявлять суровость в отношении ее мужа. Возможно, здесь имел место и некий «политический подтекст»: Бернадот был известен как генерал-патриот (читай якобинец), и слишком явное желание первого консула отдалить его от себя стало бы проявлением антиякобинских чувств главы государства.