Шрифт:
Наступил день отъезда. Глория, которая как будто бы безропотно ждала этого дня, радовалась скорой встрече с бабушкой, перебирала «памяточки» и с удовольствием отдаривала соседей чашками и мисками, утром раскапризничалась, надулась и наотрез отказалась вставать с постели.
– Где Ник? – сердито спросила она. – Я ждала-ждала, а он так и не пришел! Я никуда не уеду без него!
Ланс сел рядом с дочерью, и Лори тут же переползла к нему на колени, обняла за шею.
– Мы обязательно навестим Ника в следующем году, Репка. Приедем летом и останемся на пару недель.
– В этом доме? – с надеждой спросила Лори, шмыгая носом. – Все вместе?
– Конечно! Я, мама, ты и твой маленький братик.
Только так и удалось уговорить Глорию начать собираться.
На станции никого кроме нас не оказалось: все, кто хотел попрощаться, уже попрощались, в маленьких городках не приняты долгие проводы. Я до последнего надеялась, что старый Ник отпустит внука, но под навесом, где мы устроились, ожидая поезда, было безлюдно.
Я с тревогой разглядывала рыхлый сугроб, заменивший зимой перрон: не представляю, как полезу в поезд с округлившимся животиком. А потом я вспомнила, что в вагонах первого класса в каждом купе есть выдвижные лестницы.
Глория грустно сидела на саквояже, не глядя по сторонам, не встрепенулась даже, когда госпожа Нерина наклонилась к ней и сказала:
– Посмотри, моя хорошая, вот и поезд.
По белому снежному полю, блестящему под солнцем, тянулись разноцветные вагоны, издалека напоминающие пеструю змейку. Через несколько минут мы двинемся в обратный путь.
– Лори!
Со стороны города через пустырь неслась маленькая фигурка.
– Ник!
Глория вскочила на ноги и запрыгала на месте, размахивая руками.
Следом за Ником, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, торопился его дед. Мальчишка был одет очень легко – в одну рубашонку, на ногах вместо ботинок тапочки. Вот одна слетела, а он даже не притормозил. Видно, права была Лори: дед спрятал одежду.
– Лори! Погоди!
Ник подлетел к Глории, замер, подняв босую ногу, а Лори кинулась обнимать друга, и оба едва не рухнули в снег. Пыхтя и отдуваясь, внука догнал пасечник, в руке он держал стоптанную тапочку.
Лори и Ник стояли, обнявшись. Всего лишь дети. Принято считать, что их чувства неглубоки, что они забывают все быстро и безболезненно, но я не сомневалась: эти двое будут помнить друг друга и спустя годы.
Ланс преградил дорогу старому Нику.
– Дайте им попрощаться!
Не знаю, как сердце старика не дрогнуло. Мое обливалось кровью.
С пыхтением и скрежетом приближался поезд. Засвистели тормозные колодки. Состав стоит на станции всего две минуты, надо торопиться. Краем глаза я заметила, как Ланс подхватил саквояж.
– Репка… – Я ласково потянула Глорию за собой. – Пора…
– Нет! – крикнула она. – Нет, нет, мамуля!
– Так надо, Лори, – прошептал Ник.
Я никогда не видела его плачущим: мужества этому мальчишке не занимать, но сейчас на его ресницах дрожали слезы.
С лязганьем распахнулись двери купе, проводник зычным голосом пригласил на посадку супругов Даттон. Ланс закинул вещи, помог подняться госпоже Нерине и ждал у раскладной лестницы. Лицо оставалось бесстрастным, лишь бледность выдавала его истинные чувства.
Старый пасечник вдруг в сердцах кинул тапочку на мерзлую землю.
– Светлые боги, да что же это такое! Что вы творите со мной, злыдни! Я же не из камня сделан!
Он резко рванул Ника за плечо, отрывая его от плачущей Лори. Я сжала зубы: крик «Не смейте!» уже был готов слететь с губ. Но дед в своем праве…
Однако старый Ник лишь на мгновение прижал внука к груди и неожиданно оттолкнул его в сторону Ланса.
– Забирайте! Я вам верю, мэтр Даттон. Хочу верить.
Все произошло так быстро, так внезапно, что я едва сообразила, что происходит. Ланс схватил Ника в охапку и закинул его в купе, следом отправил Глорию, протянул мне руку, помогая подняться, и забрался сам. Только на ступенях я опомнилась, закричала сквозь сигнальный свист:
– Мы будем писать вам! Ник будет писать, и я буду!
Поезд медленно двинулся с места, проводник оттеснил меня и захлопнул дверь. Ник и Лори долго махали одинокой согбенной фигуре, застывшей у навеса. У ног старого пасечника валялась стоптанная тапочка.
*** Эпилог ***
– У него мой нос, – сказал Ланс, склонившись над колыбелькой.
На мой взгляд, нос у юного графа Александра Ланселота Джорджа Филиппа Даттона был таким же, как у всех новорожденных, – крошечной пуговкой. Но муж смотрел на сына с такой бесконечной гордостью – будто нос являлся главным достижением малыша Алека, – что я не стала возражать.