Я сама грязной работы не боялась, но приятного в ней немного, конечно. Хорошо, если можно не пачкаться.

Стоп!

— Марья, а куда навоз деваете?

— Как куда? В навозник. Там, за хлевом.

— А потом?

— Да что за странное такое тебе вдруг в голову втемяшилось, касаточка! А потом сборщики государевы приходят и забирают. Сказывают, порох из него делают[1].

Ну, хоть не пули.

— И много отдавать придется? Навоз бы мне самой пригодился.

__________________

[1] До появления химического синтеза селитру для производства пороха вываривали из перепревших нечистот.

Лицо Марьи вытянулось, и я поправилась:

— В смысле не мне самой, а в огород. В компост.

Или в парник, как раз я думала, чем теплицу обогреть.

— А-а-а, — просияла она. — Дело-то хорошее. Только не знаю я, сколько требуют. Раз в полгода приезжали, увозили, помнится, барин плакался в последний раз, что штраф назначили, дескать, мало отдал.

Вот же времена, и за недостачу навоза штрафуют!

— …Не моего ума это дело, — закончила Марья.

Похоже, свитер мне не светит, как и новая куртка удобного фасона. Если останется у меня вечерний досуг, придется изучать местный налоговый кодекс. Не так уж много у меня денег, чтобы еще и штрафы платить. И до осени взять новые будет неоткуда. Не клад же искать, в самом деле. Да и то, переводить драгоценности, хоть мифические, хоть подарок Виктора, в прямом смысле в навоз — так себе идея.

— Давай-ка поедим, касаточка, — отвлекла меня от неаппетитной темы Марья. — На сытое-то брюхо и думается легче. А я в деревне молока взяла, да простокваши, да яиц с утра набрала дюжину. Блинков к вечеру… — Она осеклась.

— Напеку, — улыбнулась я.

Хоть и давненько мне не приходилось их в печи печь, а не на плите, ну да с хлебом справилась — и с блинами справлюсь.

— А то, может, снимешь? — заискивающе попросила Марья. — Аспид слов на ветер не бросает, сказал, доктора пришлет, значит, пришлет. А тот прицепится.

— Я скажу, что платить за твое лечение не буду, и он отцепится, — хмыкнула я.

— И то правда, Евгений Петрович, говорят, меньше чем за два отруба и в дом не приедет.

Я попыталась перевести эту сумму в гусей, чтобы оценить дороговизну, поняла, что не помню, сколько стоит — или теперь лучше уже говорить «стоил»? — живой гусь в моем мире, и сдалась. Частная практика мне все равно не светит, диплом-то не подтвердить, так какая разница, сколько здесь платят за вызов врача. С чем смогу — сама справлюсь, а где не справлюсь, так на здоровье не экономят.

— Ну раз не хочешь мне руку освобождать, сделай милость, достань хлебово из холодильника.

— Холодильника?

Здесь есть холодильник?

Марья указала на шкафчик под окном. Ну да, своего рода холодильник, когда на улице мороз. Кроме чугунка с остатками супа там обнаружилось несколько крынок. Наверное, сметана и молоко, про которые упоминала Марья.

— Подписывала бы ты их, — проворчала я. — Чтобы каждый раз обвязку не снимать, не проверять.

— Так чего ее снимать? Чай, не беспамятная еще, что куда ставила, знаю. Да и грамоте не научена, не барыня.

«Хочешь, научу?» — едва не вырвалось у меня, в последний момент спохватилась. Я ведь тоже здесь не особо грамотна. Для себя-то мне и русского хватит, но рано или поздно придется кому-нибудь письмо или записку отправить. И что тогда?

Марья сунула нос в чугунок.

— Как раз на троих нам. Петьку накормлю, как проснется. Или пусть сам уже ест?

— Посмотрим. — Я пока не знала, в каком состоянии он будет, когда проснется. Вспомнила еще кое-что. — А Дуне?

— А кашу ты аспиду всю скормила?

Марья приподняла крышку горшка, что все еще стоял на печи. Удовлетворенно кивнула. Да, пожалуй, того, что после нас с Виктором осталось, хватит и Марье поесть — она-то вообще еще не завтракала, — и новой работнице. Я вчера, готовя в непривычной посуде, закинула слишком много. Удачно вышло.

— Посуду не мой, Дуня помоет, — велела Марья. — Я ей покажу, что где, да присмотрю, чтобы все путем было.

Я не стала спорить, только замочила миски в тазу, чтобы не засохли. Хотела бросить в воду соды или горчицы, но не нашла ни того, ни другого. Мыла, что ли, натереть?