Месяц спустя. Великобритания, Лондон. Гаррет Келли, тридцатилетний ирландец, работал водителем такси. Полгода назад он познакомился с американцами в пивном баре, янки приехали в Лондон по торговым делам. Американцы щедро угощали Келли, а когда он напивался, не мог вспомнить что происходило вечером. Ирландец даже не подозревал, что с ним работал специалист по гипнозу. Через пару месяцев американцы исчезли, а две недели назад появились вновь. Они договорились с Келли, что каждый день с десяти утра до двух часов дня его такси будет стоять в ожидании на Даунинг-стрит, недалеко от дома под номером десять. При этом за простой машины американцы щедро платили. Вот и в этот день он сидел в машине, ожидая сам не зная чего. Мимо машины прошла красивая женщина, подошла к машине и постучала в окно дверцы. Гаррет открыл окно, с интересом разглядывая красивую брюнетку.

— Безумец, — резко произнесла женщина в лицо Келли.

Глаза Гаррета Келли остекленели, мозг его в это время отключился, чего ирландец даже не подозревал. Женщина вытащила из-под полы плаща два револьвера и подала их Келли.

— Что я должен сделать? — спросил ирландец безвольным голосом.

— Из дома под номером десять выйдут люди, ты подойдёшь к ним и будешь стрелять в них до тех пор, пока не убьёшь, — приказным тоном произнесла женщина, после этого она ушла.

Через десять минут из дома под номером десять вышли два важных господина, видимо один уходил из гостей, а второй провожал его. Оба господина показались ему знакомыми, точнее он видел их фотографии на страницах газет, а ещё мелькнула мысль, что в доме под десятым номером находится казначейство. Подчиняясь непреодолимой силе, Келли вышел из машины, быстро пересёк улицу и начал стрелять. Келли продолжал стрельбу даже тогда, когда оба господина упали на мостовую. Появились полицейские, они открыли огонь в безумца. Через минуту Келли лежал на мостовой с простреленной головой рядом со своими жертвами. Он так никогда и не узнает, что стал убийцей Уинстона Черчилля и действующего Премьер-министра Клемента Эттли. Из бара в ста метрах от места трагедии вышли молодой мужчина и красивая женщина, они направились в противоположную сторону от места убийства. На месте трагедии собралась целая толпа полицейских, он взяли под охрану часть улицы, дожидаясь начальства. Никто не обратил внимание, что двое полицейских, которые стреляли на поражение в убийцу, отошли в сторону, а после скрылись через переулок на соседнюю улицу, где их ждала машина. Лжеполицейские сели в автомобиль и покинули район происшествия. Вечером того же дня, торговцы из Франции пересекли пролив Ла-Манш на пароме. Далее их следы терялись. Группа полковника Шмидта возвращалась домой.

«Ленинградское дело» и дело Еврейского антифашистского комитета. Такое название получило дело, которое Маленков и Берия пытались раскрутить. Ещё в 1948-ом году пришло письмо в Совет Министров СССР от заместителя председателя Госплана Михаила Помазнева. В письме утверждалось, что председатель Госплана Вознесенский, а он к тому же ещё и член Политбюро ЦК КПСС, закладывает в годовые планы заниженные показатели. Для проверки фактов из письма была создана комиссия во главе с Маленковым. В феврале 1949-го года Маленков убыл в Ленинград. Через месяц проверок Маленков позвонил мне и сообщил, что часть фигурантов выявлена, можно брать под арест. Я в своей первой истории Павла Обухова, краем уха слышал о «Ленинградском деле», но подробностей не помнил. Историки утверждали, что была совершена жесточайшая ошибка. Потому я решил разобраться в этом деле. Была сформирована следственная группа из следователей МГБ и МВД, дополнительно в эту группу включили сотрудников КГО, которые должны были проконтролировать законность действий следствия. Часть фигурантов взяли под домашний арест, а часть были помещены под арест в следственный изолятор. В ходе следствия выяснилось, что ленинградские руководители партии использовали служебное положение для устройства на работу своих приближённых. Я дал задание министру финансов Звереву провести комплексную проверку по расходу бюджетных средств. Если бы я не притормаживал рвение Маленкова, то всех участников наверняка бы подвели под расстрельную статью. Аудит комиссии от министерства финансов обнаружил грубые нарушения финансовой дисциплины руководящих работников, бывших и существующих, исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся. За растраты наказывать необходимо, чтобы другим неповадно было. Я дал команду Маленкову передать дело в следственные органы. Однако там было замешано столько людей и сильно запутано, что к концу 50-го года только завершилось следствие. Ещё неизвестно сколько продлится судебное разбирательство, уже наступил 51-ый год, а суд всё ещё разбирается. Предварительно мне доложили, что виноватые в финансовом хищении получат сроки очень немалые. Либералы бы сейчас возмутились. А я так скажу «ты не воруй и будет тебе счастье». Политическая основа имела место быть. У руководителей Ленинградского обкома ВКПБ [224] , теперь КПСС, возникла идея создать РКП [225] в противовес КПСС, ну или оппозиция если так удобней считать. Предлагал Радионов, он работал секретарём Горьковского обкома партии. Видимо до меня, Сталин негативно отреагировал, но мер никаких не принимали. Возможно, группа партийцев решила, раз Сталин молчит, почему бы не попробовать ещё разок. А я, уже попав в это тело, ни сном ни духом, короче ничего не знаю, а память самого Сталина подсказок не дала. Но дело не только в партии. В большей степени «кумовство», именно это меня и разозлило. Я же с первых дней своего попадания в это время бороться начал с таким фактом. В общем закрутилось, завертелось. Маленков просил дать добро на более жёсткие допросы, но я его притормозил. Пусть следователи разбираются. Тем не менее секретаря ЦК КПСС Кузнецова Алексея Александровича, бывшего секретаря Ленинградского обкома партии, взяли под арест, что-то там следователи накопали. Кузнецов один сидеть не захотел и дал показания против Попкова Петра Сергеевича, существующего 1-го секретаря Ленинградского обкома. И закрутилось, пошло-поехало. Как только арестовали Попкова, он запел, как соловей, ну прямо заслушаешься. Ленинградские коммунисты старательно продвигали своих людей в ЦК КПСС. Развели, суки, мафию. Попков рассказал о манипуляциях на выборах, во время 8-ой Ленинградской городской объединённой конференции. В бюллетенях тайного голосования были вычеркнуты фамилии 1-го секретаря обкома и горкома Попкова, 2-го секретаря горкома Капустина, 2-го секретаря обкома Бадаева, но по результатам выборов эти люди прошли под голосованием «единогласно». Следователи арестовали Капустина и Бадаева. Эти кадры решили арию соловья продолжить. Всплыли фамилии председателя Ленгорисполкома Лазутина, 1-го секретаря Ярославского обкома Турко, управделами Ленинградского обкома и горкома Михеева, и заведующей отделами партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК Закржевской. Вновь всплыла фамилия члена Политбюро Вознесенского и Родионова. Всех взяли под арест, кроме Вознесенского с ним я хотел поговорить лично. Его привезли ко мне под конвоем, он находился под домашним арестом. В мой кабинет Николай Алексеевич вошёл бледный, как мел.

— Проходи, Николай, присаживайся и расскажи, как ты докатился до жизни такой. Даже не знаю, называть тебя «товарищем» или нет? Может ты мне больше не товарищ? — резко задавал я вопросы, при этом смотрел на Вознесенского «тигриным» взглядом.

Вознесенский попробовал что-то сказать, но вместо слов только просипел. Я пододвинул ему графин с водой и стакан. Вознесенский пил воду с жадностью, достойной путешественника в пустыне, графин с водой опустел моментально.

— Товарищ Сталин, да я за вас… Жизни не пожалею… — начал порывисто говорить Вознесенский, но я прервал его, выставив вперёд ладонь.

— Не клянись, слова вылетят, обратно не поймаешь. Делами надо доказывать свою верность.

— Товарищ Сталин, я докажу, дайте только возможность, — вновь порывисто высказал Николай.

— Рассердил ты меня, Коля, очень рассердил. Но товарищ Сталин не разбрасывается людьми. Дам тебе возможность. Поедешь на Камчатку, сейчас там Соловьёв. Будешь у него замом. Твоя задача приложить все усилия для развития края. Новые зверофермы, рыбные хозяйства, консервный завод и прочее. Требуется развивать инфраструктуру. Прояви себя, как настоящий и пламенный коммунист. Из уголовного дела тебя выведут, я распоряжусь. Ступай и помни, что товарищ Сталин не зверь какой-то, а друг и товарищ, — слегка пафосно закончил я беседу.

Вознесенского вывели из уголовного дела, оставив только свидетелем, а к концу 50-го года он убыл на Камчатку, в Петропавловск-Камчатский. В процессе допросов выяснилось, что покойный Жданов также имел отношение к созданию новой партии, но с мёртвого не спросишь, потому я приказал имя Жданова не порочить, о мёртвых либо хорошо, либо никак. Жаль, что в прошлой жизни, будучи Павлом Обуховым, не читал подробностей о «Ленинградском деле», вот и ориентировался в своём решении только на протоколы допросов. Арестованных не пытали, как может в будущем, представят либералы для общественности, сами всё подряд рассказывают. Всех виновных в использовании служебного положения приговорить к разным срокам заключения, таково было моё пожелание суду. Виновных в растратах приговорить к максимальным наказаниям за растраты в особо крупных размерах. Средства ленинградские руководители потратили немалые, почти миллион рублей. Вызвал к себе Председателя Верховного суда Волина Анатолия Антоновича, прозрачно ему намекнул, чтобы заканчивали разбирательство в первом квартале 51-го года. Вроде понял, в своей «епархии» он разберётся сам.

При расследовании «Ленинградского дела», всплыла информация о врачах. Как я понял из доклада от МГБ, медиков обвиняли в неправильном лечении и отравлении партийных руководителей высокого ранга. Дополнительно возникло «Дело Еврейского антифашистского комитета». А началось всё с писем в ЦК от Лидии Тимашук, которая в обращениях утверждала, что Жданова лечили неправильно, чуть ли не травили специально. Я поручил следственному отделу у Судоплатова, имелся в КГО такой, разобраться. Если происходит навет на врачей еврейской национальности, то наказать виновных. Судоплатов собрал комиссию только из своих сотрудников и поручил им разобраться во всём. Лидию Тимашук арестовали тайно, привезли в подвал Арсенала, имелись там комнаты для задержанных. Женщина была напуганы до жути, потому ничего не скрывала. В показаниях она указала, что перед смертью Жданова ставила диагноз инфаркта миокарда, однако Егоров, Виноградов и Майоров заставили её переписать заключение и назначили лечение, которое совсем не подходило для данного заболевания. Все эти врачи относились к Кремлёвским, встал вопрос «а не целенаправленные ли действия врачей». Люди Судоплатова по-тихому задержали моего личного врача Виноградова, начальника Лечсанупра Кремля Егорова. Лечсанупр, лечебное санитарное управление, не подчинялся Минздраву, а находился в подчинении МГБ. Я задумался. В 21-ом веке ходила в интернете болтовня, что Сталина медленно травили. Возможно, это и неправда, сейчас никак не проверишь. На допросах Виноградов и Егоров показали, что на основании ЭКГ, то есть электрокардиограммы, диагноз инфаркт ставить нельзя. На лицо врачебная ошибка. И что мне с этим делать? К Виноградову у меня по сути вопросов не было. Сейчас моё здоровье, как у молодого бычка. Никаких таблеток не пью. Пришла шальная мысль. А не проделки ли Берия, сразу после войны, чтобы подняться во власти? Я постарался отмахнуться от таких мыслей. Берия мне нужен в атомной и ракетной программе. Я велел Судоплатову копать дальше. Он дал отмашку своим следователям. Арестов врачей пока не было, однако мелькала фамилия старшего следователя Следственной части по особо важным делам МГБ СССР Рюмина Михаила Дмитриевича. Рюмина ночью задержали и привезли в Арсенал, в Кремле. Там он под «сывороткой правды» выложил такое, что лучше бы молчал или взял бы да застрелился. Оказывается «Дело врачей» начали раскручивать давно, примерно в конце войны, в рамках борьбы о «сионистском заговоре». Цель стояла пошатнуть положение Микояна, Молотова, Ворошилова и Кагановича. В 1948-ом году чуть ли не по прямому приказу Сталина планировалось убийство театрального режиссёра и педагога Соломона Михоэлса [226] . Дело поручено Лаврентию Фомичу Цанава, другу Берия, в прошлом 1-ому министру госбезопасности Белорусской ССР, а ныне начальнику УМГБ в Белорусском АО, так как произошли изменения в организации состава СССР. Однако Цанава не рискнул убить режиссёра, так как Сталин повёл себя странно. Начались чистки в органах, а Берия полностью ушел в политическую и хозяйственную работу. Взяли по-тихому Цанава, тайно привезли в Москву, поселили в подвале Арсенала, в Кремле. Я-то знаю, что не отдавал приказа ликвидировать режиссёра, но понятия не имею, что до меня мог приказать или пожелать сам Сталин. Я решил лично поговорить с Цанава, до того, как его начнут раскручивать с применением «сыворотки правды». Цанаву пристегнули наручниками в комнате к спинке кровати, камера в подвале Арсенала больше походила на жилую комнату, только без окон. Я сел возле стола и несколько минут смотрел в глаза Цанава. Интересный момент, попав в тело Сталина, примерно через год я стал замечать, что чувствую, когда люди лгут мне. Может мне передалось способность самого Сталина? Не знаю, но чувствую в виде беспокойства.

— Рассказывай, — приказал я Цанаве.

— Что рассказывать, товарищ Сталин? — хрипло спросил задержанный.

— Всё, с самого начала работы с Берией. Не пытайся лгать, ложь я чувствую. Обманешь меня, будешь желать смерти, как избавление от того, что я тебе приготовлю, — произнёс я без угроз.

И Цанава заговорил. Скорей всего настоящий Сталин знал всё, ну или почти всё. Берия покрывал преступления Цанава, в том числе случаи с изнасилованием девушек. Замешан в этом один из заместителей Абакумова генерал-лейтенант Огольцов Сергей Иванович. Я слушал Цанава почти три часа. С каждым словом настроение у меня падало ниже плинтуса. Страшные вещи творились во времена репрессий до войны. Людей сажали и расстреливали, а счёт шёл на десятки тысяч. При чём Сталин о многих делах был информирован, но ничего не попытался исправить. И что мне делать с такими знаниями? Не зря говорят «многие знания — многие печали». Я вышел из комнаты-камеры с Цанава опустошённым, поднялся в кабинет Судоплатова, он тут же встал при моём появлении. Я махнул рукой, показывая, чтобы он сел на своё место, сам я присел на стул возле стола Судоплатова.