– Веди мамку, айда ко мне. Сегодня заночуете, а завтра думать будем, куда вас…

Парень кивнул и вернулся в дом. Скоро показалась Евдокия с Лушей, тащившие по узелку с припасами, за ними шли двое сыновей с вещами. Вот и всё, что осталось от нажитого Данилом и его женой.

Панас увёл бедолаг к себе, народ потихоньку начал расходиться. Мне же что-то не давало покоя.

– Пошли, Егор, – дёрнул меня отец.

– Погоди, подождём немного, – остановил я его.

Старик удивлённо поднял брови, но спорить не стал. Мы присели возле забора напротив. В темноте не особо и разглядишь.

Солдаты собрали, что смогли унести, и скоро подвода тронулась, конные за ней. Воцарилась тишина, только на ветру скрипела старая калитка. Собаки, сорвавшие голоса от лая, умолкли.

– Не пойму, чего мы сидим? – пробурчал отец.

– Сдаётся мне, не просто так к ним приехали, – кивнул я на дом.

– Как это?

– Донос кто-то написал, – пояснил я.

– Да ну, брось. Людишки у нас всякие, но такой гнили не водится. Нечего тут высиживать

В конце улицы я заметил смутные тени и одёрнул отца:

– Тише. Гляди сам.

Вдоль заборов крались двое: мужик и баба. Подошли ближе к дому, осмотрелись, но нас не заметили.

– Иван, до утра не могло ждать? – раздался в темноте голос Алёны.

– Ага, и дождёмся, когда другой кто дом к рукам приберёт, – ответил тот шёпотом, – иди давай.

– Не по-людски как-то, – жалобно сказала женщина.

– А детям кажную зиму мёрзнуть можно? Не мели чушь, топай.

Тени шмыгнули в калитку, скрипнул засов и всё стихло.

Читал я про такие случаи, когда соседи писали доносы, стремясь поживиться на чужом горе. И понял, что привело солдат в деревню, только верить в это до последнего не хотелось.

Отец сплюнул:

– Дрянь какая, – он тоже догадался, что произошло, – идём, Егор, не то, не ровён час, сам его пристрелю.

Старик поднялся с земли, опираясь на ружьё и пошёл к дому. Плечи его были опущены, нелегко понимать, что живёшь рядом с такой мразью, что и родных не погнушается подставить.

Дошли молча, также разошлись по своим комнатам. Даша не спала дожидаясь. Мы улеглись, и я рассказал, что произошло. Слышал, как тихо всхлипывает жена.

– Егорушка, да разве так можно? – она искренне не понимала. Деревенская жизнь тяжела, не раз и не два обращаются друг к другу за помощью, живут селяне как одна семья. А тут…

– Спи, родная, – вытер я слёзы с её щёк, – спи. Не бросим в беде Евдокию.

Весть о том, что пьянчуга Иван занял чужую хату, разнеслась с утра быстрее пожара. Мы с отцом, позавтракав, отправились к Панасу. Евдокии и впрямь нужно помочь. Возле его дома, гудя, как осиный рой, стояли мужики, кто с вилами, а кто и с ружьями.

– Гнать их взашей, – послышался чей-то голос, – ишь, чего удумал, ирод!

– Охолонись ты, – поморщился Панас, – станем гнать, завтра и за нами приедут.

– Что же теперь, смотреть молча? – спросил неразговорчивый обычно Фёдор, наш кузнец. Жил он бобылём, нелюдимый. Дом его стоял ближе к реке, на самой околице.

– Что толку языками молоть, – вступил в разговор отец, – решать надо, что с бабой и детьми делать?

– Если дом Ивана нынче пустует, так может туда им поселиться? – предложил кто-то.

– А завтра он опять кляузничать начнёт, что его дома лишили. Хватит с них, нахлебались, – ответил отец.

Все замолчали. Избы у всех имеются, да лишние рты никому не нужны, самим бы прокормиться.

– К себе их заберу, – сказал хмурый Фёдор, – всё равно один. Проживём как-нибудь.

– Другое дело, – улыбнулся Панас, лицо его посветлело, – айда, будем с Евдокией говорить. А вы не стойте тут, – обернулся он на ходу, – дел других, что ли нет?

Рядом со мной объявился Стёпка, потянул за руку:

– Папка, пошли, что покажу.

Душа к делам всё одно не лежала, я потрепал сына по макушке:

– Куда хочешь?

– К речке, – не унимался он.

Отец махнул рукой:

– Ступайте, я домой.

Мы отправились к Бормотухе, Стёпка подпрыгивал от нетерпения, забегая далеко вперёд.

Скоро подошли к самой речке.

– Так чего ты хотел? – окликнул я сына.

– Смотри, – тот наклонился к воде, погладил её гладь, точно она была живой. Потом приподнял ладошку и глянул на меня, смотрю или нет. Вода приподнялась к самой руке, словно ласкаясь.

– Видел? – улыбнулся Стёпка. – Как ты могу, – и горделиво округлил тощую грудь.

– Братец, да у тебя дар проснулся! – удивился я.

Управление водой передавалось у нас от деда внуку. У моего бати дара не было. А у меня сила проснулась. Стёпке по идее ничего перейти не должно было. Но отчего-то судьба распорядилась иначе, да ещё так рано. Ему восемь, мне было пятнадцать, когда способности проявились. Выходит, дар его будет сильным.

– Только ты об этом никому не говори, – сел я рядышком, наблюдая, как сын играет с речкой, и та отзывается на его проказы.