– Понятно, Григорий Федорович. Думаю, вы напали на след! Действуйте. Я очень надеюсь, что мы с этим Михой увидимся в новом году. И вот что… – Андропов потер щеку, из-за чего рот его вяло скривился. – Будьте предельно осторожны! Миха – не враг нам, скорее он союзник – вспомните случай с Исаевой.

– Да, конечно, Юрий Владимирович.

– И еще… Как там Моссад? Вертится еще по Первомайску?

– Вертится, – нахмурился Григоренко. – Дважды фиксировали, но те уходили. Людей маловато, Юрий Владимирович. Нам бы хоть малую группу от «семерки»…

– Берите, я распоряжусь. Ну, успеха нам!

Григоренко покинул кабинет, а председатель КГБ поднялся и прошел к окну. Что он там видел, осталось тайной, но губы Андропова то и дело изламывала улыбка.

Часы показывали шесть вечера, когда я вернулся домой, а за окнами уже чернела ночь. Никаких дурацких каникул никому не светило, кроме школьников, да и сегодня был обычный рабочий день. Праздник, отмеченный красным в календаре, наступит завтра, то есть в полночь, а второго – пожалте на работу!

Заглянув на кухню, я застал там одну лишь маму – повязав передник, она умудрялась готовить сразу оливье, селедку под шубой и жарить котлеты.

– Привет! – сказал я. – С наступающим!

Мама улыбнулась и подставила щеку. Я ее чмокнул и сказал:

– Присмотрю за котлетами. – Подняв крышку сковородки, осторожно перевернул подрумянившиеся, исходившие ароматным паром кулинарные изделия, после чего спросил: – А где все?

– Сбежали! – воскликнула мама. – Бросили меня одну! Папа куда-то поехал с Игорем, вроде как за мандаринами, а Настька с Иркой бегает и со Светкой…

Следующие полчаса мы молчали, сосредоточенно готовя угощения. Наконец котлеты прожарились как надо, я подлил чуть-чуть водички, чтобы те пропарились, и переключил конфорку на самый малый – пущай потомятся, им полезно.

Мама тоже управилась – красиво выложила салаты в тяжелые хрустальные приборы и присела на стул. Спохватившись, бросилась к буфету и достала четыре мандарина, которые в СССР почему-то поспевали аккурат к Новому году. Честно поделив цитрусовые, сказала заговорщицки:

– Угощайся, пока никого нет!

Я с удовольствием угостился, посматривая на маму. Она на самом деле красивая женщина, и даже роды не испортили ее фигуры. Помню прекрасно, как мы в прошлом году ездили в Ялту – мама в синем бикини не уступала молодым девчонкам.

– О чем задумалась? – мягко сказал я.

– Да так… – вздохнула мама, улыбнувшись слегка.

Подумав, стоит ли сейчас заговаривать о серьезном, я решил, что вполне.

– Мам, знаешь, что мне иногда кажется… – начал я осторожно. – Что ты не совсем довольна своей жизнью.

– Сына, кто же ей бывает доволен…

– Верно, – кивнул я, очищая второй мандарин. – Но если человеку не в радость то, как он живет, он пытается что-то поменять в своей жизни. И это правильно, а вот ты…

– А я? – Мама посмотрела на меня.

Я не отвел глаз. Сейчас я не маскировался под отрока-переростка, а говорил от себя, человека пожилого и бывалого, много-много раз обдумывавшего свое прошлое. Мама работала на сахарном заводе техником-технологом, но это отнюдь не было пределом ее желаний.

– Помню, – затянул я, – как ты однажды призналась, что мечтала поступить в Одесский универ и стать инженером-химиком. Ты очень этого хотела, но…

– А-а! – слабо отмахнулась мама. – Мечтала, да… Но тут все так закрутилось… Сначала ты родился, потом Настька…

– …И ты убедила себя, что долг превыше всего! Надо, дескать, не о себе думать, а о детках, о муже, хранить тепло домашнего очага и тому подобное. Ма-ам! Я не буду с тобой спорить, смысла нет – то время уже прошло, но тебе тридцать пять всего. Верней, скоро стукнет. Тебе сейчас даже на очное можно поступать, не то что на заочное!

– Ах, Миша… – опять вздохнула мама. – Думаешь, все так просто? Я, вон, техникум еле-еле закончила, по вечерам занималась! Конечно, тяжко бывает… Я же рано встаю. Вы все еще спите, а я на цыпочках прохожу на кухню и завариваю себе кофе. Сижу в одиночестве, цежу свой кофеек и думаю. Разные мысли в голову лезут, иногда очень невеселые. Неужто, думаешь, вот так вся жизнь и пройдет? В стирках, готовках, уборках? Сейчас-то хоть полегче стало, а раньше… Жуть! А что делать?

– Смотря когда, – улыбнулся я. – Сейчас – готовиться, а летом поступать.