Шрифт:
Annotation
Повесть о детдомовцах, оставшихся в оккупированном немцами городе.
Впервые напечатана в журнале "Пионер" №5-7 за 1970 год
Рисунки С.Трофимова
Алексей Мусатов
В палате
В последний час
Шатровая башня
У Анучина омута
Мы нужны здесь
В монастыре
«Приют обездоленных»
Промысел
«Я от Лесника»
За солью
На новом месте
«Новогодний подарок»
Срочное предписание
«Карантин»
В больницу
Весть от партизан
Вход запрещен
Ночной обоз
Алексей Мусатов
Ночной обоз
Рисунки С.Трофимова
В палате
Таня пришла в себя только на третьи сутки.
«Где же это я?..» — подумала она, оглядывая просторную комнату: высокий потолок, выбеленные голые стены, одинаковые железные койки, и на них, укрытые одеялами, незнакомые женщины.
«Так это ж третья больница... наша, городская, — догадалась Таня, увидев монастырскую стену за окном. — Никуда, значит, я не уехала... Где была, там и осталась».
Она пошевелилась и вдруг ощутила болезненную неловкость в левой руке. Казалось, что кто-то не дает освободить руку.
Таня сбросила ворсистое шерстяное одеяло и, приподняв голову, скосила глаза. Ее рука от локтя до кисти была запелената в белую марлевую повязку.
Теперь, кажется, все прояснилось. Значит, ее все же ранило тогда...
Пионервожатая Таня Скворцова и трое ребят из ее дружины выехали из детского дома с последней подводой, увозя сейф с ребячьими документами, пионерское знамя, горн, барабан и кубки, полученные за победы в спортивных соревнованиях.
Они очень торопились, чтобы попасть к поезду, который должен был увезти детдомовцев на восток, но лошадь, пугаясь грохота взрывов, то и дело шарахалась в стороны и поворачивала назад.
До вокзала подвода так и не доехала. Оттуда в беспорядке бежали люди, и Таня узнала, что станцию бомбят, на путях горят цистерны с горючим, поезд с эвакуированными отошел раньше срока, и его можно перехватить только на следующей станции.
Таня направила подводу на шоссейную дорогу и сразу попала в суматошный поток беженцев.
Но и на шоссе уходящих из города людей не оставили в покое.
Сначала вражеский самолет прошил живую человеческую ленту пулеметными очередями, затем из облаков вынырнули два тупоносых стервятника, и от них отделились зловещие черные капли.
— Ложись! — не помня себя, закричала Таня и принялась стаскивать с подводы малышей и толкать их в придорожную канаву.
Грохнул взрыв, тугая воздушная волна швырнула Таню в сторону, и последнее, что запечатлелось в ее памяти, была детдомовская лошадь Жужелица, которая с диким ржанием перемахнула через придорожную канаву и помчала телегу по картофельному полю. Потом все провалилось, словно в бездонный омут...
Сейчас Таня почувствовала, что лежать ей больше невмоготу: жарко, не хватает воздуха.
Приподнявшись с койки, она нетерпеливо оглядела больничную палату. Хоть бы спросить кого, что же случилось за эти дни, кто сейчас в городе, наши или немцы. Эвакуировался ли детский дом? Где ребята, с которыми она ехала на телеге?
Но спросить некого: в палате нет ни врача, ни сестер.
И тут она уловила осторожный стук в стекло — так стучат в дни лютых морозов в теплый дом голодные, промерзшие синицы. Таня оглянулась и увидела в окне два расплющенных детских носа, а над ними встревоженные, вопрошающие глаза.
«Это же Шурка с Настей, — обрадовалась Таня, узнав детдомовцев, ехавших с ней на телеге. — Значит, живы они, живы! А где же Яша Самусенко?»
Не успев сунуть ноги в тапочки, она подошла к окну.
Детдомовцы отлепили от стекла расплющенные носы, и они приняли свой нормальный вид: у Насти он оказался маленький, миловидный, у Шурки — широкий, вздернутый, усыпанный крупными веснушками.
Начался мимический разговор. Детдомовцы улыбались, переглядывались друг с другом, размахивали руками и чуть ли не приплясывали, видимо, радуясь, что Таня уже может стоять на ногах, ходить по палате, улыбаться им в ответ.
Потом все оборвалось. Мальчик с девочкой за окном внезапно исчезли, словно их не было.
— Вот это уж никуда не годится, — услышала Таня позади себя. — Мало того, что ребята под окном крутятся, еще и тебя с постели подняли.
Таня оглянулась и увидела в дверях врача Первухину. Позади нее стояла пожилая сестра с набором лекарств на подносике.
— Я, Елена Александровна, сама поднялась... — сказала Таня, — ребята тут ни при чем.
— Тем более... Тебе еще лежать да лежать... Сейчас же в постель.