— Алечка, милая, извини. Нам с тобою обоим тяжело. Ио ты вот сейчас идешь что-то делать, а я лежу… И мысли опять ползут, как тараканы. Думаю, где-то там ребята воюют, идут вперед… Идут, понимаешь? А я — отставший от дивизиона… И пользы от меня никакой. И делать нечего. Вот дневник завел. Про тебя пишу, про себя. Рисую.

— Рисуешь?

— Да, да. Когда тебя нет.

Аля потрепала Юрия по плечу, спросила полушутя:

— А общественной работой заняться не хочешь? Мне сегодня поручили стенгазету. Вот и делай в ней карикатуры на фашистов. Дядя твой рисовал карикатуры? Рисовал. А ты весь в него. Значит, и ты суметь должен.

— Дядя рисовал и племянник — тоже. Это еще в школе было. Чуть ли не с самых первых классов — бессменный стенгазетный редактор.

Аля принесла Юрию подшивку газет со сводками Информбюро, лист ватмана, тушь, перо.

— Вот и нашла тебе дело.

Стенгазета в госпитале выходила чуть ли не через день. Санитарке, которая ее редактировала, и больному офицеру, который делал карикатуры, начальник госпиталя объявил благодарность. Начальник госпиталя, он же главный врач, который спрашивал Алю: «Вы кто — сестра?..»

Но не это было главной радостью. Радость была впереди.

Однажды, когда Юрия везли в коляске на прогулку, к нему подошел главный врач:

— Позвольте мне вас, старший лейтенант, горячо поздравить с успехом!

— С каким успехом? — удивился Юрий. — Выписывать собираетесь?

— Выпишем, скоро выпишем. Но я — о другом…

Главврач протянул Юрию несколько листков. Это были армейские газеты. Они пришли с фронта, из той армии, в которой Юрий служил до ранения…

В этот день Юрий записал в своем дневнике:

«Я развернул эти газеты и глазам своим не поверил: в них были напечатаны мои карикатуры — те, что я рисовал для Али, для ее листка. И над одной из них была заметка о том, что находящийся в госпитале старший лейтенант такой-то остается в строю нашей армии, что теперь он будет художником газеты, и газета просит солдат и офицеров писать ему письма, подсказывать темы для рисунков и карикатур…

Главврач жмет мне руку, а у меня — слезы из глаз. Ну, по-настоящему расплакался. На фронте себя почувствовал. Я расплакался так, как плакал тогда, когда узнал, что мне отрезали ноги. А теперь их словно снова приставили.

Спрашиваю главного врача:

— Кто это сделал? Кто послал мои рисунки на фронт?

Он говорит:

— Это Аля ваша придумала.

Милая Аля, что она сделала! Только теперь я понял, почему она предупреждала меня: «Рисуй не на самой газете, а на маленьких листках. А я их буду наклеивать на большой…»

Когда я говорил с главным врачом, подошла и Аля. Улыбается, спрашивает меня:

— Видел, отставший от дивизиона? Видел, Юра?

А главный врач пожал ей руку и сказал:

— Вспоминаю ваши слова: «Спасти этого человека могу только я!»

Поезд шел из Москвы на юг.

Далеко позади остались столичные пригороды. Промелькнули и исчезли узкие бетонные полоски дачных платформ.

Реже стали встречаться переезды.

Горизонт раздвинулся. В окна вагонов ворвался ветер полей.

Пассажиры успели уже познакомиться друг с другом и вели неторопливые дорожные беседы.

Напротив меня в купе сидел пожилой мужчина. У него было крупное морщинистое лицо. На лбу, около виска, виднелся небольшой шрам. Годы сильно посеребрили его волосы, но глаза смотрели молодо. Это был добрый и светлый взгляд.

Я тоже познакомился со своим соседом и узнал, что он едет в Краснодар в гости к своему бывшему однополчанину.

— Такая у вас крепкая дружба? — спросил я.

— Крепкая. Не оторвать нас друг от друга.

Я представил себе, что Андрей Степанович — так звали моего собеседника — едет в гости к такому же пожилому, седому человеку, но ошибся. Товарищ Андрея Степановича, как выяснилось, был намного моложе его, и собеседник мой даже несколько раз назвал его сынком.

О «сынке» — старшем лейтенанте Романе Стеклове — Андрей Степанович рассказывал увлеченно. Передо мной возник портрет молодого для тех военных лет офицера, человека одаренного, храброго и бесшабашного.

Андрей Степанович на фронте был заместителем командира дивизиона по политической части или, как раньше называли, — политруком, а Стеклов — командиром одной из батарей.

Много раз отличался Стеклов в трудных боевых делах, но вершиной его подвига остался бой в Карпатах, когда командир батареи руководил огнем своих орудий из ближнего тыла врага.