Появившиеся тогда сообщения об освобождении премьер-министра тисвильскими солдатами не подтверждаются никакими документами. Последовала существенная поправка: оказывается, взбунтовавшиеся солдаты «чуть было не освободили» Лумумбу. Но он продолжал томиться в заключении, и можно лишь строить догадки, каковым был для Лумумбы и его соратников, Жозефа Окито и Мориса Мполо, тисвильский застенок. После посещения тисвильской тюрьмы представителем Красного Креста к Лумумбе не допускался ни один человек.

Из Тисвиля Лумумба каким-то неразгаданным чудом переправил письмо Полин. Она была в Леопольдвиле. По обычаю, нагота — символ правды, чистоты и горя. Босиком, с обнаженной грудью, к которой прижимался Роланд, она приходила к отелю «Ройял» и просилась на прием к чиновникам ООН, добивалась свидания и умоляла, как только может умолять убитая несчастьем африканская женщина, отправить ее в Тисвиль к мужу. Ей отказывали. Она приводила самый сильный аргумент:

— Слезы, кровь и материнское молоко одинаковы у европейцев и африканцев.

Ей выражали сочувствие, а повидать мужа не разрешали. Вечером она снова направлялась на окраину Леопольдвиля, в знакомый африканский квартал Лемба, где ее укрывали родные и знакомые. К горю наиболее чутки самые бедные и несчастные люди: они оказываются и наиболее мужественными. Не каждый соглашался приютить на ночь супругу арестованного премьер-министра, объявленного государственным преступником. Бедняки приводили Полин в свои хижины и делились последним. Плакали вместе с ней. И читали письмо, его последнее письмо к ней…

«Моя дорогая жена, я пишу тебе эти слова, не зная, дойдут ли они до тебя когда-нибудь и когда они дойдут, и буду ли я в живых, когда ты их прочтешь. В течение всей моей борьбы за независимость нашей страны я никогда не сомневался в победе нашего священного дела, которому я и мои товарищи посвятили всю нашу жизнь. Единственно, чего мы хотели для нашей страны, так это права на достойную жизнь, на достоинство без притворства, на независимость без ограничений. Этого никогда не хотели бельгийские колонизаторы и их западные союзники, нашедшие прямую или косвенную, открытую или замаскированную поддержку со стороны некоторых высокопоставленных чиновников Объединенных Наций, того органа, на который мы возлагали всю нашу надежду, когда обратились к нему с призывом о помощи.

Они совратили некоторых наших соотечественников, купили других, сделали все, чтобы исказить правду и запятнать нашу независимость. Что я могу сказать еще — живой или мертвый, свободный или брошенный в тюрьму, — дело не в моей личности. Главное — это Конго, наш несчастный народ, независимость которого попрана. Поэтому-то нас упрятали в тюрьму и держат вдали от народа. Но моя вера остается несокрушимой!

Я знаю и чувствую в глубине души, что рано или поздно мой народ избавится от своих внутренних и внешних врагов, что он поднимется, как один человек, чтобы сказать «нет!» колониализму, наглому, умирающему колониализму, чтобы отвоевать свое достоинство на чистой земле.

Мы не одиноки. Африка, Азия, свободные и освобождающиеся народы во всех уголках мира всегда будут рядом с миллионами конголезцев, которые не прекратят борьбы до тех пор, пока в нашей стране останется хоть один колонизатор или его наемник.

Моим сыновьям, которых я оставляю и, быть может, не увижу больше, я хочу сказать, что будущее Конго прекрасно и что я жду от них, как и от каждого конголезца, выполнения священной задачи восстановления нашей независимости и нашего суверенитета. Потому что без достоинства нет свободы, без справедливости нет достоинства и без независимости нет свободных людей.

Жестокости, издевательства и пытки никогда не могли заставить меня просить пощады, потому что я предпочитаю умереть с высоко поднятой головой, с несокрушимой верой и глубокой убежденностью в судьбе нашей страны, чем жить покорным и отрекшимся от священных для меня принципов.

Настанет день, и история скажет свое слово. Но это будет не та история, которую будут преподавать в Брюсселе, Париже, Вашингтоне или в ООН. Это будет история, которую будут учить в странах, освободившихся от колониализма и его марионеток. Африка напишет свою собственную историю, и это будет на севере и юге Африки, — история славы и достоинства.

Не оплакивай меня, жена моя. Я знаю, что моя многострадальная страна сумеет отстоять свою свободу и свою независимость».

Судьба Патриса Лумумбы волновала мир, и с заключенным надо было что-то делать. Есть основание полагать, что Лумумбой занялся Жюстэн Бомбоко. Каирский журнал «Роз эль-Юсеф» опубликовал фотокопию письма, направленного в Леопольдвиль президентом Катанги. Содержание его таково: «Господину Бомбоко. В ответ на только что полученное нами послание подтверждаем согласие на немедленный перевод коммуниста Лумумбы в Элизабетвиль. Эта операция должна быть проведена в обстановке полной секретности. Просьба незамедлительно сообщить нам о дате его прибытия. Благоволите принять, господин председатель, заверение в нашем самом высоком уважении.