В отличие от своих английских коллег французские бароны никогда не доходили до свержения и казни своих королей; тем не менее установление реальной власти короля, так, чтобы он был не просто primus inter pares [210] , а настоящим правителем, шло несколько по-другому и значительно медленнее. И население и территория Франции были значительно больше, чем в Англии, и, как результат, их сложнее было контролировать. Даже при идеальных условиях письмо, посланное из Парижа в какой-нибудь удаленный город, например, Тулузу или Бордо, могло идти от десяти до четырнадцати дней, и еще столько же времени уходило на то, чтобы получить ответ; к тому же обстоятельства редко складывались идеально. Не могло быть и речи о завоевании всей страны за один раз и о последующем перераспределении всех земель. Начав с королевского домена Иль-де-Франс, французское королевство собиралось по кусочкам на протяжении нескольких веков. На его территории всегда были независимые анклавы, а также провинции, чьи законы, традиции и даже язык сильно отличались друг от друга.

При таких обстоятельствах не могло быть и речи о создании единообразной администрации по английской модели. Такие короли, как Филипп II (1179–1223), Людовик IX (1226–1270) и Филипп III (1270–1285) вынуждены были действовать очень осторожно. Они поддерживали баланс между привилегиями церкви, дворянства и городских сообществ, одновременно внимательно следя за соседями, которые были готовы воспользоваться любыми распрями, чтобы заполучить близлежащие города и провинции. Еще больше усложняло положение то, что французская система престолонаследия отличалась от английской. Вновь и вновь создавались обширные королевские апанажи, т. е. ненаследственные имения, для содержания младших братьев правящего монарха в размерах, считавшихся достойными их положения. Эти земли снова и снова становились источником проблем, и их приходилось возвращать обратно в королевство, иногда с применением силы. Тем не менее прогресс, измерявшийся увеличением числа королевских служащих, таких как сенешали, прево и бальи, был ощутим. Находясь на королевском жаловании (хотя на практике они стремились обзавестись земельными владениями и по возможности стать дворянами), эти служащие осуществляли надзор за провинциальными делами, собирали налоги и в общем и целом были проводниками королевской воли.

Эти тенденции особо ярко проявились при Филиппе IV и его преемниках, Людовике X (1314–1316), Филиппе V (1316–1322), Карле IV (1322–1328) и Филиппе VI (1328–1350) в начале его правления. Эти короли начали урезать привилегии сеньоров, такие как право чеканки монеты; ввели римское право с заложенными в нем тенденциями к централизации [211] ; назначали собственных советников для председательства в судах вновь присоединенных провинций и постепенно стали укреплять свое положение в качестве «источника правосудия», т. е. главы апелляционного суда, в который вассалы могли обратиться с исками против своих лордов и к которому в действительности последние и сами могли прибегнуть. Эти меры начали приносить свои плоды, когда в 1337 г. началась Столетняя война. Не будучи в состоянии предотвратить вторжение, королевские армии потерпели поражение при Креси (1346) и Пуатье (1356). Это дало сигнал многочисленным английским отрядам (некоторые из них подчинялись королю, а некоторые — нет) к началу ограбления беспомощного королевства. Они прошлись по обширным территориям не только на северо-западе, но и на юге и юго-западе. Самый знаменитый из их рейдов охватил ни много, ни мало 600 миль, большую часть Лангедока и закончился в Бордо с большой добычей. Тем временем французский король, не способный оказать помощь своим подданным, бессильно наблюдал, как его власть распадается.

Пошатнувшиеся основы французской монархии только начали восстанавливаться в последние десятилетия века, когда Англия в лице Генриха V обрела выдающегося воина. В 1415 г. он пересек Ла-Манш и нанес Франции поражение при Азенкуре. Вся Западная Франция оказалась в руках Генриха или в состоянии мира с ним; королевству угрожала реальная опасность быть поделенной между Англией и ее бургундскими союзниками. Сам Париж был потерян в 1419 г., а в 1422 г. договор в Труа сделал Генриха наследником французской короны. Последующее возрождение Франции произошло благодаря народу, представленному такими людьми, как Жанна д'Арк, которую называли Орлеанской Девой, а не правлению периодически страдающего приступами безумия Карла VI (1380–1422). Переломный момент наступил в 1435 г., когда Карл VII (1422–1461) заключил Аррасский договор и расколол англо-бургундский союз. В следующем году он смог вновь занять Париж, англичане, наконец, были изгнаны, их различные французские союзники, такие как герцог Бретонский, были обузданы, и королевский контроль над всей страной был восстановлен.

После окончания Столетней войны задача восстановления авторитета французской короны пала на Людовика XI, с которым мы встречались последний раз в связи с тем, что он поставил права монархии выше прав церкви. Первые годы его царствования едва ли можно было назвать благоприятными. Представители высшей знати (включая его брата, Карла Французского) возобновили обычай восставать против короля во имя своих старинных свобод. Ведя интриги с королем Англии и с герцогом Бургундским, они создали так называемую Лигу общественного блага с целью поделить между собой правительство Франции, а также заново сформированную королевскую армию; положение короля достигло низшей точки в 1468 г., когда во время встречи с герцогом Бургундским он оказался фактически под домашним арестом. После окончания войны на унизительных условиях (обязательство выплаты восставшей знати огромного пенсиона), король смог начать восстановление своей власти. Он освободил высшую знать от обязанности приносить ему вассальную клятву как своему сеньору, тем самым избавившись от самой идеи взаимных феодальных обязательств; вместо этого он установил формулу, согласно которой все на равных являлись его подданными [212] . Количество сборщиков налогов увеличилось, и королевское налогообложение распространилось на новые территории, которые раньше были свободны от уплаты налогов. Провинциальные парламенты подпали под королевский надзор, и было положено начало формированию всеобъемлющего королевского кодекса законов с целью достигнуть большей централизации правосудия [213] .

И все же самое главное достижение Людовика не было связано с его собственными действиями. В 1477 г. Карл Смелый, сражаясь со швейцарцами, пал в бою у стен Нанси. Он оставил единственную восемнадцатилетнюю дочь, Мари, которой вскоре стали угрожать восстания ее собственной знати во Фландрии, где она находилась в то время. «Девицу, попавшую в беду» спас молодой император Максимилиан, который в буквальном смысле слова прискакал на белом коне и женился на ней; но к тому времени, как он сделал это, большую часть ее наследных земель во Франш-Конте и Фландрии занял Людовик, и никакие действия Максимилиана и его преемников уже не могли этого изменить.

Хотя присоединение Бургундии не положило конец политике создания королевских апанажей, как бы то ни было, с тех пор отпала необходимость возвращать их в королевство с помощью военной силы. Сын Людовика Карл VIII (1483–1498) и его преемник Людовик XII (1498–1515) посвятили себя не столько внутренним делам, сколько целой серии итальянских военных кампаний, с целью захватить для себя дополнительные королевства. То, что им это удалось, было в большой мере достижением их отца; когда коннетабль Бурбона, не зная, что период феодальной анархии завершился, поднял восстание в 1523 г. и вступил в сговор с Карлом V, он собрал очень мало сторонников, и с ним легко было справиться. Еще примечательнее, что даже захват в плен Франциска I в битве при Павии в 1525 г. и его последующее содержание в плену в Испании не вызвали никаких серьезных гражданских волнений.

Однако к концу царствования Франциска ситуация опять изменилась. Нуждаясь в деньгах для своих антигабсбургских кампаний, он стал проводить политику учреждения и продажи губернаторских постов в провинциях, по отдельности или по нескольку штук сразу, тем, кто предлагал наибольшую сумму. Как правило, покупателями оказывались представители высшей знати, такие как Гизы, Монморанси и Роганы. Как раз когда их былая феодальная власть перестала иметь какое-либо значение, они смогли добавить к своим частным ресурсам административные, такие как жалование и доходы от налоговых откупов; так же как веком раньше в Англии это вдохнуло в них новую жизнь и дало возможность возбуждать волнения [214] .