Волнение нарастает, ладони потеют, хочется пить.

— Вита, придется оставить балет, нужно лечить сердце. Пневмония может дать серьезные осложнения. Нарушена циркуляция крови по венечным артериям. Ты слишком молода, и я полагаю, что это наследственное. Отец твой не жаловался на сердце, не знаешь?

— Нет… нет, я не знаю, он разбился на машине давно, я маленькая была.

Все как в тумане, воздуха не хватает реально, из-за слез на глазах пелена. Нет, этого не может быть! А как же мечта детства? Папа знал, как я этого хотела, поэтому, даже погибнув, исполнил ее. А я, значит, его подвела?

— Не плачь, не расстраивайся, этого делать нельзя. Все будет хорошо, жизнь не останавливается, она прекрасна, ты увидишь, ты еще поймешь это.

Игорь Олегович прижимает меня к себе, я плачу тихо, без истерики, слезы обжигают щеки, не замечаю. Может быть, было бы лучше, если бы я умерла? Зря Дмитрий меня спас.

— Виталина Робертовна, вам все-таки стоит что-нибудь поесть, я настоятельно рекомендую это сделать.

Вальтер заходит в мою комнату уже в седьмой раз. Он единственный в этом доме, кому есть до меня хоть какое-то дело и кто развлекает своими визитами. На мужчине сегодня жилет бутылочного цвета и черный бархатный пиджак, ему идет.

Вырываю из блокнота изрисованный лист бумаги, комкаю, кидаю в мужчину. Он, конечно, не долетает, падает в кучу к остальным, седьмой по счету. Каждый раз, когда заходит Вальтер, я проделываю одну и ту же манипуляцию, мы можем похвастаться постоянством.

Не хочу даже с ним разговаривать, а есть — тем более. Я погружена в свои черные мысли, рисую в блокноте черт-те что, больше балерин со сломанными ногами, дико завидую Афанасьевой. Она, сломав ногу, не сыграла всего лишь Джульетту, я теперь не сыграю никого.

Прошла уже неделя, как я дома, после такой же печальной недели, проведенной в больнице. Торопиться мне некуда, времени для мыслей хоть отбавляй. Можно рыдать, рвать на голове волосы, печально смотреть в окно — дел очень много.

После новости доктора и кучи медицинских терминов о моем здоровье были слезы, истерика, еще больше таблеток и успокоительных, под действием которых я становилась сонной мухой. Пришлось быстро принять ситуацию, чтобы не загреметь в психушку.

Горн заходил редко, чаще его вообще не было дома. Мать при встрече задавала одни и те же вопросы про здоровье и про самочувствие, но тоже куда-то уезжала. Антоша, словно поселившись в доме дяди на постоянной основе, иногда составлял компанию, когда я сидела в гостиной и просто смотрела на темный огромный экран телевизора.

Но и он находился рядом недолго, я не отвечала на вопросы и не поддерживала беседу, а парень хоть и упырь, но старался. Вообще, какого хрена, спрашивается, он сидит дома, когда надо работать или учиться?

Пару раз между нами случались словесные перепалки, Антоше доставались самые мерзкие эпитеты и отборный мат, которым владел наш академический дворник дядя Валера, а я его выучила, как фуэте на уроке Симоны. Наши ссоры давали разрядку, но ненадолго.

Моя жизнь перестала быть прежней, мир рухнул и придавил толстой могильной гранитной плитой. Как жить без цели, я еще не понимала, раньше она была. Мы с Ксюхой хотели стать великими, популярными балеринами, блистать на сцене Большого театра, быть примами, исполнить все ведущие партии во всех возможных постановках. Ездить по всему миру с гастролями, принимать от поклонников дорогие подарки и огромные букеты. Но сейчас в углу моей комнаты стоит корзина увядших бордовых роз, это от Дмитрия Германовича, я знаю. Такие же были в первую нашу с ним встречу. Отвратительно пошлые розы, как можно додуматься подарить такие?

Бутоны за неделю стали увядать, засыхать и темнеть, скоро это будет гербарий, и уже не бордовых, а черных роз. Марина предлагала полить либо поставить их в вазу, а может, опустить в наполненную ледяной водой ванну, чтобы реанимировать.

Я отказалась. Пусть погибают, как я.

— Вальтер, а как поживают рыбки?

— Что, простите?

— Домашние любимцы — после вас, конечно. Пираньи. Их кто-нибудь кормит, когда хозяина нет дома?

Чуть не сказала «нашего» хозяина или «общего». Интересно, Вальтер знает о том, что между нами с Дмитрием было? Конечно, не факт, что Горн исповедался и рассказал все своему старшему товарищу, но все-таки Вальтер не дурак, все видит, очень многое понимает и замечает.

Это мать, может быть, прикидывается дурой либо такая на самом деле и есть и ничего не замечает. А между мужем и женой за эти две недели был секс?

Поморщилась от мыслей. Понимаю, что начинаю ревновать. Во рту появились горечь и привкус железа, с силой сжала кулак, карандаш хрустнул, уперся острием в ладонь. Да, ревность самая натуральная, отчаянная, злая, колючая.

Как эти умершие розы, их нет, они превратились в ничто. Но если тронуть стебли, они будут колоться и могут ранить до крови. У меня так же, меня почти нет, я умерла, но боль осталась.

— Тигран приготовил суп-пюре, салат с креветками, на десерт «Наполеон».

Вальтер не ответил на вопрос про рыбок, перешел на гастрономию. Его любимое занятие — это спрыгивать с темы, я заметила. С едой не отставал, такой противный и дотошный, как вообще Дмитрий его терпит? Но он сейчас донимает не его, а меня.

— На обед больше никто не выйдет?

— Дома никого нет, Дмитрий Германович с супругой по делам в городе. Антон тоже уехал, куда — не доложил.

Получается, я одна во всем доме, не считая прислуги.