– К тому же к Муку на вписки обычно брат захаживает, – продолжила она. – С друзьями. А при них желающих рыпаться нет.

– Серьезные пацаны?

– Ага. Сам скоро познакомишься. Брат Мука… ну, он сидел, понимаешь?

– Понимаю, – улыбнулся я. – И?

– Да нет никакого «и», – улыбнулась в ответ Ленка. – Этого хватает обычно, если кто бузить начинает. Еще у него друг есть. Из бригады Толика Спортсмена.

– А, слышал о таком. С Речки пацан. Приличный.

– Отморозков он к себе не берет. Ну и на вписках запросто можно увидеть, как вместе пьют старшаки из разных районов.

– Угу. Типа нейтральная территория.

– Именно, – снова улыбнулась она. – Плюс большинство и так друг друга знают. Если не с детства, так все равно долго. Многие росли вместе, пока не разбежались кто куда.

– Слушай… А может тогда вместе пойдем? Ну. Я могу за тобой зайти.

– Не надо. Я с Верой приду. А вот обратно… посмотрим. Можешь и проводить, – Ленку определенно позабавило, как я покраснел. – Если других желающих не будет.

– Каких это «других»? – напрягся я, заставив Ленку тихо рассмеяться. Она тут же уткнулась в учебник, когда Лягушка, учительница физики, резко развернулась в нашу сторону.

– Потапов, Трофименко!

– Мы тему обсуждали, – пояснил я.

– Тему на перемене обсуждать будете, а сейчас слушайте учителя, – перебила меня Лягушка, вытаращив и без того огромные зеленые глаза. Бера и Зуб, сидящие на задней парте, синхронно прыснули. Я тоже не удержался от улыбки. Хули Лягушка сделать сможет? Класс занят чем угодно, но только не физикой. Вон, Малой, никого не стесняясь, доебывает лошка по прозвищу Гузно. Гузном его назвали не из-за излишней тучности, а из-за огромной жопы, размерами которой он мог запросто помериться с завучем и директором. Малой частенько грозился выебать Гузно в гузно, чем веселил остальных пацанов и пугал лошка.

– Ладно, потом поболтаем, – улыбнулась Ленка, возвращаясь к уроку и оставляя меня терзаться догадками, о каких это «других» шла речь.

После уроков мы с Берой, Зубом и Малым отправились в промку. По пути удалось развести пару пиздюков на деньги, а Малой до кучи отжал шапку с радужным помпоном. Эту шапку он очень скоро выкинул, когда Бера сказал ему, что тот похож на пидора. Поэтому мозжечок Малого вновь принялась покрывать обычная черная пидорка.

В сарае Беры, как и положено, выпили вина и до вечера резались в карты, да пиздели ни о чем, пока не пришли две сиповки с параллельного класса – Ермолка и Сосок. Ермолку тут же утащил в другую комнату Бера и до нас то и дело доносился их стон и ритмичное постукивание чем-то железным об стену. Сосок ебать не стали. Только Малой дал той отсосать, пока напряженно думал над тем, какие карты выбросить, чтобы снова не остаться в дураках. В дураках остался Зуб, который больше пялился на минет, чем в карты, и поэтому был отправлен в ларек за пивом и закусью, чему Жмых, разомлевший в кресле, только порадовался.

В субботу я предупредил родителей, что пойду с ночевкой к одноклассникам, праздновать день рождения одного из них. Мамка, конечно, поворчала немного, но поняла, что удержать меня не сможет, а папке было похуй. Он рисовал очередную картину, которая скоро осядет в подвале, как и остальное его «творчество». То, что его картины нахуй никому не нужны, он как-то не принимал во внимание, пачкая холсты один за другим. Мамка вздыхала, но поделать ничего не могла. «Хотя бы не пьет», говорила она, раскладывая получку по кучкам и понимая, что часть денег придется потратить на краски и прочую художественную херню.

Дождавшись вечера, я переоделся в чистое, отдав предпочтение уже привычному стилю. Синие джинсы, однотонная футболка и папкина кожаная куртка. В кармане пачка сигарет и мелочевка на всякий пожарный. А еще кастет, с которым я с шестого класса не расставался. Его мне выплавил из аккумуляторного свинца старшой с моего двора на Речке, и несколько раз вещице приходилось вступать в дело, пока я не окреп настолько, чтобы обходиться без кастета. Таскал я его по старой привычке. Кто знает, когда он может пригодиться. Лучше уж быть готовым, чем потом проклинать себя за излишнюю самоуверенность.

Хата Мука находилась через два двора от моего, поэтому идти пришлось недолго. Осень уже вступила в свои права. Было сыро, прохладно и как-то особенно тоскливо. Но я, мотнув головой, прогнал тоскливые мысли и, запахнув куртку, ускорил шаг. И так уже опоздал на час, помогая мамке разобрать кладовку. Дернул ее черт этим заниматься именно в субботу вечером.

У подъезда сидели незнакомые мне пацаны. Один заливисто смеялся, слушая историю другого. Правда они, как по команде, умолкли, когда я нарисовался в поле их зрения. В воздухе чувствовалось напряжение, колючие глаза оценивали, а в бритых головах крутились разные, не слишком уж законные мысли. Усмехнувшись, я оттер одного из пацанов плечом и взялся за ручку двери, ведущей в подъезд.

– Слышь, тебя здороваться не учили? – в голосе одного из них, весьма толстого, прозвучала угроза. Само собой. Раз ты один, так доебаться можно. В лицо они меня еще не знали.

– А ты, блядь, знаменитость, чтобы я с тобой первым здоровался? – ответил я, поворачиваясь к пацанам лицом. Пальцы нащупали в кармане кастет и холодный металл приятно скользнул в руку.

– А ты чо дерзишь? Мы тебе чо, шныри какие-то?

– А хуй вас знает. Первый раз ваши рожи вижу, – усмехнулся я. Улыбка у меня была паскудной. Иногда ее хватало, чтобы погасить конфликт. Но эти пацаны уже глотнули бухла, о чем говорил перегар, и определенно нарывались. И кто знает, чем бы закончился вечер, кабы не Малой, вынырнувший из-за угла дома.