Тиф прошел по детдому как лесной пожар. Джульетта сгорела от него в три дня. Лекпом, бедолага, за сутки. А до того он две недели ухаживал за заболевшими, забыв, когда самому спать.

Из зеркала на выздоровевшую Раису смотрела форменная Тень отца Гамлета. С таким осунувшимся лицом и головой в сером пушку даже думать о театре было тошно. Но дело было не только в этом. Ей отчаянно захотелось почувствовать себя нужной! Теперь перед ее глазами были не театральные герои, а герой настоящий. Погибший как часовой на посту. А сколько девчонки посмеивались над вечно чем-то обеспокоенным и некрасивым лекпомом. Одно плечо было у него выше другого, от чего тощее осеннее пальто, которое он носил с осени по весну, походило на крылья летучей мыши. Он никогда не обижался, сам подшучивал над своей внешностью и даже спрашивал как-то Анну Феликсовну, не найдется ли для него какой-нибудь роли пострашнее. «Вы о Пушкине не думали еще? «Там чудеса, там леший бродит» - давайте, поброжу, мне не трудно». А теперь его не было. Погиб при исполнении долга.

Занятия продолжались, драмкружок, осиротевший на самых талантливых, все-таки жил, а в голове у Раисы билось одно: “Люди не должны так просто брать и умирать в 15 лет! И в 25 тоже!” Закончив школу, она не долго думала, где ей учиться дальше и понесла документы в Брянский фельдшерско-акушерский техникум, попав как раз в самый первый его набор. Потому что учили там тому, что Раиса считала безусловно полезным, важным и нужным. В 40 раз важнее театра. В театр можно и просто ходить.

***

На двадцать третье февраля Кондрашов получил прекрасный подарок - разрешение “с осторожностью” вставать и ходить, тренировать здоровую ногу.

– С осторожностью?
– недовольно переспросил он, - Мне бы побыстрее!

– Как в тылу врага ползешь, - объяснял ему Астахов, - А инфекция тебя караулит.

– Вот оно что! Понимаю! Бывает, двадцать метров за полчаса, и то много.

– Именно. Если начнутся боли, особенно распирающие - не строй из себя героя, сразу говори дежурному врачу! Усталость должна быть. Боль - это тебе сигнал. Вроде как ветка треснула или часовой сигарету выплюнул да насторожился.

– Есть соблюдать осторожность!

И Кондрашов упорно ходил, опираясь на костыль и загипсованную до подмышки ногу. Однажды зашел в зал с уже готовой сценой и занавесом, где Яша тренировался быть Ромео. Уже одетый “по форме” - в ушитый на живую нитку танкистский комбинезон, плюшевый берет с завитым бумажным пером и даже со шпагой на перевязи. Перевязью была командирская портупея с замотанной красной тряпкой звездой на пряжке, а шпагу художественно изготовили в артмастерской из проволоки. Во всяком случае, гарда выглядела роскошно, с пяти шагов не понять, что отполированное железо.

Бледный от недосыпа, переживаний и от того, что в любую минуту может войти Верочка, Яша ходил взад-вперед и снова и снова повторял никак не дающиеся строчки. Шпага путалась у него в ногах и все время цеплялась то за стулья, то за занавес.

“От взоров их я скрыт покровом ночи. Но п-пусть они меня застанут здесь, - он запнулся, быстро вытащил листок, подсмотрел и с новой силой продолжил - Лишь бы меня любила ты; пусть лучше… лучше, - он опять бросил взгляд на шпаргалку, - Жизнь кончится моя от злобы их, Чем без твоей любви она продлится”.

– Не боись, герой, если что подскажем. Я специально на первом ряду местечко забью, - подбадривал его Кондрашов.
– И ремни подтяни, а то шпага тебе мешает. Ты, кстати, обращаться-то умеешь с ней?

Яша только руками развел, откуда мол? И потом, ставим-то один кусочек, у нас там никакой дуэли не будет.

– А все равно, - наставительно сказал лейтенант, - У тебя вид должен быть такой, чтобы сразу было ясно - умеешь и если надо, продырявишь кого угодно. Ромео твой, между прочим, Тибальта заколол. Ну-ка, покажи, как ты ее держишь.

Пара взмахов бутафорским оружием показались Кондрашову неубедительными. Отчаянно жестикулируя, он начал показывать на пальцах, как должны выглядеть правильная стойка и походка.

– Ноги - твоя опора, нету опоры - нету ничего. Болтаешься, как взводная колонна в чистом поле, каждый обидеть норовит. И руки у тебя тоже болтаются, как недовинченные. Что шпага, что нож, их твердо надо держать. Это же оружие!

– Да какое она оружие, проволочная же!

– На спектакле будет все равно как оружие, а ты ее держишь как кочергу. Тверже надо. Достовернее. Чтоб вот любой на тебя посмотрел и сказал: “Этот - умеет!” Шпага, она должна руку твою продолжать, а не болтаться как… - он не сразу подобрал подходящее сравнение, - как веник в ведре. Вот как чувствовал, не просто так я сюда до вас загремел, не иначе как для поддержания боеготовности. Ничего, на обе ноги встану, я тебя и с ножом обращаться выучу. Не ровен час пригодится.

К некоторому удивлению и лейтенанта, и самого Ромео, вслед за шагами у него стала ровнее речь, и даже лучше стали запоминаться слова. На генеральной репетиции, за три дня до премьеры, он все еще ужасно смущался, но не запнулся ни разу.

Концерт не стали привязывать ни к какому празднику. К 23 февраля не успели, ждать до 8 марта не стали - “А если наступление начнется? Вот высадят наши десант где-нибудь в Алуште, и сразу не до стихов станет!”. Так что просто объявили - через три дня все свободные от дежурств приглашаются на концерт!