Я вспомнил слова-признания известного советского артиста о том, что он злился при виде свободных мест в зрительном зале. Сегодня я видел: свободных кресел в школьном актовом зале было значительно больше, чем занятых. Но меня это совершенно не беспокоило. Я чувствовал, что спою на этой тесной сцене с превеликим удовольствием, даже если моё пение услышат лишь застывшие на настенных портретах вожди мировой революции.

Музыка ещё звучала — завораживала сидевших в зале слушателей. Я завершил вокальную партию. На пару шагов отдалился от края сцены. Пятился неторопливо. Всё так же поочерёдно рассматривал лица сидевших в зрительном зале школьников. Взглянул и на стоявших слева от меня актёров школьного театра — те походили на мраморные статуи. Остановился за спиной Черепанова, когда тот отыграл финал музыкальной композиции.

Музыка стихла.

Алексей сжал в кулаки пальцы.

Я прикоснулся к Лёшиному плечу и тихо сказал:

— Молодец.

Черепанов кивнул мне в ответ, повернул лицо в сторону зрительного зала, неуверенно улыбнулся. На две секунды в зале воцарилась почти полная тишина. Её в эти секунды нарушало лишь тихое дребезжание оконных стёкол, вздрагивавших от порывов ветра. Я встретился взглядом с глазами своей двоюродной сестры — Иришка улыбнулась и первая ударила в ладоши. Я увидел, как она пошевелила губами — сказала: «Молодцы».

От звука Иришкиных хлопков школьники и Фёдор Митрошкин вздрогнули, пошевелились — с них будто бы спало заклятие неподвижности. По актовому залу прокатился шум вздохов. Следом за вздохами раздались скрипы кресел. Только после этого сперва робко и неуверенно, но потом едва ли не оглушительно прозвучали овации. Хлопали в ладоши Зосимова и Митрошкин, аплодировали Клубничкина и Тюляев, рукоплескали обе Нади.

Я снова прикоснулся к плечу Черепанова, слегка оглушённого овациями немногочисленной сегодня публики. Поблагодарил слушателей наклоном головы (легко вспомнил некогда отработанный до автоматизма жест). Выждал пару секунд — позволил долгие годы прятавшемуся внутри меня обиженному маленькому мальчику насладиться этим небольшим триумфом. Но потом всё же вскинул руку и призвал слушателей к тишине.

— Спасибо, друзья, — произнёс я. — Мы с Алексеем ещё мало репетировали. Сами понимаете: я давно не практиковался. Уверен: в следующий раз мы исполним этот номер ещё лучше. Но пока так.

Я развёл руками — спровоцировал новые аплодисменты.

— У тебя здорово получилось! — крикнула Иришка. — Лёша тоже молодец!

— Вы молодцы! — поддержала Надя-маленькая, сверкнула яркими зелёными глазами.

Посмотрел я и в голубые глаза Мальвины.

— Девочки правы, — вынесла вердикт Зосимова. — Ты прекрасно спел.

Она взглянула на Митрошкина и спросила:

— Ведь так, Федя?

Фёдор кивнул, показал мне поднятый вверх большой палец.

— Замечательно! — сказал он. — Я будто снова побывал в столичном концертном зале. Профессиональное выступление. Песня тоже выбрана грамотно. Пожалуй, я бы включил её в праздничный концерт.

Он посмотрел на Лену и уточнил:

— Но решать этот вопрос нужно, безусловно, комсомольскому активу школы.

Зосимова улыбнулась, кивнула.

— Мы так и сделаем, — сказала она. — Обсудим этот вопрос с ребятами на следующем собрании.

Лена снова повернула лицо к сцене, отыскала взглядом мои глаза.

— Василий, — сказала она, — это всё? Или вы с…

— С Алексеем, — подсказала Иришка.

— … Да, с Алексеем, — повторила Зосимова, — исполните нам ещё что-нибудь?

Я взглянул на Черепанова; заметил, как тот нервно вытер о рубашку вспотевшие от волнения ладони. Я посмотрел на переминавшихся на сцене с ноги на ногу артистов. Указал на них рукой, взглянул на комсорга школы.

— Если вы не очень спешите, — сказал я, — мы с Лёшей исполнили бы для вас музыкальную композицию, которую Зацепин и Дербенёв написали специально для нового фильма Леонида Гайдая.

— Мы не спешим, — заверила Света Клубничкина.

Я заметил, что она будто бы невзначай приблизилась ко мне на пару шагов — при этом она отдалилась от стоявшего у неё за спиной Гены Тюляева. Комсорг школы взглянула на Клубничкину, чуть нахмурилась.

— Что ещё вы исполните? — спросила Лена.

— Песня композитора Александра Зацепина на слова поэта Леонида Дербенёва, — сказал я. — Написана для кинофильма «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика». Его съёмки начнутся этим летом в Крыму.

Я повернулся к Черепанову, кивнул — подал ему условный сигнал.

Алексей тут же зашуршал страницами нотной тетради.

— Эту песню пока мало кто слышал, — объявил я. — Вы станете одними из первых. Мне сказали, что исполнит её для фильма Аида Ведищева. Но для вас её спою я. Песня называется… «Песенка о медведях».

Черепанов поднял на меня лицо.

Я спросил:

— Готов, Лёша?

Алексей кивнул.

— Начали, Лёша.

Я заметил, как руки Черепанова бодро пробежались по клавишам. Почувствовал, что от звуков музыка пританцовываю на сцене. Будто бы увидел себя сейчас со стороны. Но не себя нынешнего. А себя того: семидесятишестилетнего мужчину, полтора года пролежавшего на койке в гейдельбергской клинике. Вспомнил, как выглядели мои руки и ноги с атрофировавшимися от длительной неподвижности мышцами. Вообразил, как они болтались бы теперь при танце — будто большие белые макаронины.