Таких не берут в космонавты. Часть 1

Я уже прожил жизнь. Но получил второй шанс.

Снова 1966 год. Я живу в СССР. Теперь не хочу славы и богатства, как прежде.

Хочу, чтобы и через двадцать пять лет советские школьники мечтали стать не бандитами и валютными проститутками, а врачами и космонавтами. Хочу, чтобы Юрий Алексеевич Гагарин дожил до следующего тысячелетия. Хочу, чтобы в советской колонии на Марсе зацвели яблони.

Фантастика?

Реальность.

Потому что у меня есть Эмма

— Василий, вставай! Мама и папа уже ушли! Ты снова не услышал будильник!

Смутно знакомый женский голос звучал будто бы рядом со мной. Звонкий.

«По-русски говорит», — подумал я.

Открыл глаза. И тут же зажмурился от яркого света. Прикрыл глаза руками: в том числе и левой рукой — той самой рукой, которую парализовало в прошлом июле после второго инсульта. Я увидел над собой тёмное пятно на фоне белого потолка.

Моргнул — убрал с глаз пелену. Пятно превратилось в женское лицо. Симпатичное. Острые скулы, курносый нос, слегка раскосые карие глаза. Заплетённые в две косы русые волосы. Похожая на крохотную вмятину ямочка на подбородке.

«Иришка Лукина», — вспомнил я имя этой девчонки. Точнее, я вспомнил имя своей двоюродной сестры, на которую походила эта новая русскоговорящая сиделка. Именно такой (юной, с двумя тощими косичками) я и запомнил Лукину.

— Василий, — выдохнула сиделка, — вставай, иди умываться. Я уже разогрела завтрак.

Девица (выглядела она лет на шестнадцать-семнадцать) пару секунд с интересом разглядывала моё лицо. Словно лежавший на койке наполовину парализованный семидесятилетний мужчина показался ей интересным зрелищем.

— Проснулся? Молодец.

Голова сиделки исчезла — я увидел над собой незнакомый потолок (вовсе не тот, который раньше был в моей палате). Почувствовал слабый запах дешёвых женских духов и с детства знакомый аромат жареной на растительном масле картошки.

Чуть приподнял голову (ощутил лёгкое головокружение), увидел неплотно прикрытое оранжевой шторой окно, не похожее на окно в моей палате. За окном разглядел украшенные шапками снега ветви дерева и затянутое серыми облаками небо.

Повернул голову — увидел стены, оклеенные тонкими светло-бежевыми обоями (из-под которых местами проступали газетные заголовки). Обнаружил, что лежу на старинной металлической кровати (пружины подо мной скрипнули).

Комнатушка мне показалась крохотной: раз в пять, а то и в семь меньше моей прошлой палаты в гейдельбергской клинике. Я напряг память. Но так и не сообразил, куда, зачем и почему меня перевели. Подумал: «Хорошо, что очнулся не в морге».

Я вспомнил, что вчера перед сном у меня побаливала голова. Будто перед очередным инсультом. При помощи Эммы (виртуального помощника) я озвучил свои жалобы улыбчивой сиделке. Мне сделали укол… Что случилось потом?

Я снова пошевелил левой рукой. Она послушно ожила, будто и не пролежала без движения полтора года, появилась у меня перед глазами. Я повертел кистью, поднёс к своему лицу обе руки — заслонил ими яркий прямоугольник окна.

Вскинул от удивления брови. Потому что хорошо рассмотрел свои руки. Разглядел на них гладкую кожу, желтоватые мозоли на костяшках, длинные тонкие пальцы, большие розоватые закруглённые ногтевые пластины.

Отметил, что руки слушались моих команд идеально (даже левая!). Но выглядели они странно (обе). Словно в клинике Гейдельберга мне омолодили предплечья и кисти рук как минимум на шесть десятков лет.

Мысленно спросил:

«Эмма, что случилось? Где я нахожусь?»

«Здравствуйте, господин Шульц, — отозвалась Эмма. — Рада вас снова слышать. К моему огромному сожалению, запрошенная вами информация отсутствует. Напоминаю, господин Шульц, что я всего лишь виртуальный помощник. Я обеспечиваю вам доступ в глобальную систему компьютерных сетей и доступ к терминалу диспетчерской клиники города Гейдельберг. Но я не взаимодействую с окружающим вас, господин Шульц, миром. У меня нет доступа к камерам наблюдения».

Приятный бархатистый голос Эммы прозвучал у меня в голове: привычно, буднично. Беседы с Эммой уже девять месяцев были моим главным развлечением с тех пор, как мне в голову вживили чип для работы с интернетом.

Я улыбнулся. Снова взглянул на свои руки.

«Я тоже рад тебя услышать, Эмма. Особенно сейчас. Потому что нахожусь в растерянности из-за внезапной смены обстановки. Пока не понимаю, что произошло. Кстати, почему мы сегодня говорим по-русски? Это новая установка врачей?»

«Я ответила вам на том языке, на котором вы задали мне вопрос, господин Шульц. Если желаете, перейдём в сегодняшнем общении на немецкий язык. Мне сменить голосовой режим, господин Шульц? Подтвердите запрос».

«Нет, не нужно. Давненько я не разговаривал на русском. Да и обстановка вокруг меня сейчас… совсем, как в детстве. Пока не понимаю смысл новой терапии. Но она явно помогает. Я свободно действую обеими руками! Впервые за полтора года».

«Это очень хорошо, господин Шульц, — с показной радостью в голосе ответила Эмма. — Я рада за вас. Мне сделать вызов на терминал клиники? Отправить запрос в почту вашему лечащему врачу? Или вывести на экран свежий выпуск новостей?»

Я повертел головой.