Ох, вот его во времена забросило, покрутил головой Боровой, спорынья, оспа, вскоре будет эпидемия чумы. И от всего этого нет лекарств. От обычного апендицита стопроцентная смерть. Антонов огонь не лечится. Нет никаких антибиотиков и даже стрептоцида обычного. Да, чего там, нет ни зелёнки, ни йода. Ну, допустим он представляет, как сделать спиртовую настойку йода. Но где те водоросли?! Ещё Архангельска даже нет. Холмогоры? И туда обратно дорога в пару лет. А зелёнку он сделать не сможет. Что такое раствор бриллиантового зелёного — это какая-то химия? Что-то с фенилами. Анилиновый краситель. Нет. Он точно не химик и ничего такого сделать не сможет.

Глава 13

Событие тридцать седьмое

Они опоздали. И опоздали не на час какой, ну встали бы утром пораньше и бегом к Перемышлю, высунув язык, или не убоялись бы вчера вечером и оставшиеся восемь вёрст прошли в темноте под искорками звёзд и рогатым серпом Луны, факелы бы зажгли в крайнем случае. Нет, они опоздали на целый день. Татары уже разбили лагерь у крепости и запалили посад или подол. Знать бы ещё почему слова разные. На счастье Юрия Васильевича и его войска небольшого Ляпунов утром принюхался, а ветер с юга задувал. После него и остальные стали. Нюхнул и Боровой.

— Гарью пахнет. А дыма не видно, — авторитетно заявил Юрий Васильевич собравшимся вокруг Ляпунова дворянам.

Руками замахали, нет, не на князя Углицкого, на юг. Сотник покивал и через пару минут лагерь покинуло трое всадников, и не из их московской сотни, а из калужцев. Брат Михаил потом написал записочку, что их отправили, потому что бывали дворяне ужо в сих местах.

Пока разведка разведывала, народ, не зажигая костров, доел вчерашнюю приготовленную еду и стал спешно сбираться, седлать коней, проверять оружие. Счастливые обладатели пищалей перебрасывали через шею пояс с берендейками, рожок к поясу прикрепляли, фитиль проверяли, не отсырел ли.

Монах проследил, чтобы отрок поел вчерашней ушицы и тоже стал ему коня Рыжика снаряжать на войну. Опосля даже пистоль достал из сумки и завёл ключиком колесцовый замок. Интересно, подумал Боровой, вроде монах и всегда был монахом, а умеет с таким редким сейчас механизмом обращаться. Это для Европы редким, а для России — редчайшим.

Разведка вернулась через час, когда все три сотни конницы поместной уже поели и полностью собрались в дорогу. Стояли, правда, как и раньше двумя не перемешивающимися отрядами. Не произошло ещё боевого слаживания.

Лошадей своих разведчики не жалели, все животинки были мокрые от пота и парили, как самовары, в утренней прохладе. Вои лихо спрыгнули с невысоких в общем лошадок, явно не польские дестриэ, и тут же были окружены дворянами. С дисциплиной в войске было так себе. Лезть в эту кучу Боровой не стал. Вспомнил анекдот про медведя и лошадь, ну, тот, где медведь лошадь поймал и съесть решил, а она ему говорит, что её есть нельзя. «А чем докажешь»? — спрашивает медведь. «Так на подкове написано». Медведь и полез смотреть, и получил подковой в морду. Очнулся через какое-то время и говорит себе: «И чего полез, всё одно ведь читать не умею». Вот точно его вариант, чего в эту давку лезть, всё одно ничего не услышит, а по губам читать так пока и не научился. Хотя небольшие успехи есть. И главное — он над этим работает. Занимается примерно по часу в день этим с братом Михаилом, как и языками иностранными. Учит и латынь, и польский, и даже уж совсем экзотический древнегреческий, которым монах и сам-то владеет с пятого на десятое.

Боровой не полез в давку любопытных, но свои уши в лице брата Михаила подтолкнул туда.

«Подол сожгли татары. Люди в крепости заперлись. Много поганых. Тысячи. Тысячи три», — написал на бумажке монах.

Юрий Васильевич придумал приспособление для общения с ним, да и с другими «собеседниками». Планшет такой. Две дощечки, оправленные тонкой кожей, которые раскрываются вертикально, как блокнот. И на нижней кожа не полностью, в ней окошко вырезано. На мягком свинцовый карандаш писать не будет. А чтобы карандаш не потерялся он оплетён шёлковой нитью и на толстый шёлковый витой шнурок присобачен. Более того, за последние дни, уже здесь в Калуге Юрий Васильевич почти собственноручно резинку стирательную изготовил.

Для этой цели были изъяты из обращения на целый день все дети Калуги и её окрестностей. Команду они получили простую накопать максимально возможное количество корней одуванчика. За мешок Юрий им деньгу обещал. Погорячился явно. Получилось у него восемьдесят мешков корней. Их промыли в больших котлах, потом разложили на досках и стали другой доской плющить, затем молотком бить и снова забрасывать в котлы. Потом залили это водой и поставили вариться. Прокипятили и отфильтровали через ткань, стараясь выжать всё до капли. В результате получили несколько котлов липкого сока. После этого залили часть сока в небольшой котёл и стали кипятить, а когда жижа закипела… Ага, там подготовительная операция одна была. Поучительная. И именно она-то и подвигла Юрия Васильевича на этот эксперимент. Он спросил Ляпунова на второй или третий день, как они вернулись в Калугу из Москвы, есть ли у них порох. Хотел пострелять из подаренного боярином Воронцовым мушкета. Тимофей Михайлович сказал, что есть пять бочонков. Открыли первый, а там монолит. Попала вода как-то, хоть внутри бочонка кожаный мешок и только в нём порох. Сотник расстроился. На счастье, во втором бочонке порох был нормальный. Правда, и в том не привычный порох их будущего, такими крупинками, а «мякоть», порошок чёрный.

Постреляли. Но это не главное. Ляпунов выглядел расстроенный, и на вопрос чего мол, написал, что порох жалко, выбрасывать придётся. Целый бочонок. Куча серебра. Химиком великим Артемий Васильевич не был, но помнил из школьной программы ещё, что селитра отлично растворяется в тёплой воде. В чём проблема прокипятить этот порох и потом испарить полученную жидкость, вновь получив селитру, а остаток размолоть? Там сера и сажа… Сера. Вот тут Боровой и вспомнил, что брат Михаил мучается каждый раз ножиком с бумаги счищая надпись предыдущую. Вспомнил и решил стирательную резинку ему сделать. Переработали тот бочонок и вот сейчас в кипящий сок из корней одуванчика добавили остатки от кипячения пороха.