Мама отрубилась на диване, ярко-красная вишенка ее сигареты горит слишком близко к дивану. Ну что ж, не моя проблема, если она сожжет дом в трейлере. Это не первый раз, когда ее неверные решения разрушают мою жизнь, и не последний.

Входит мамин муж, мой недавний отчим. Его крупная, внушительная фигура занимает всю прихожую. Он пытается бросить ключи в модную чашу, которую я купил в "Гудвилле", чтобы наш дом больше походил на дом, но вместо того, чтобы попасть в стеклянную чашу, они падают на пол, гулким эхом отражаясь от стен.

Я напрягаюсь, зная, что сейчас произойдет. За те шесть месяцев, что моя мама живет с Доном, это был один и тот же ритуал. Если у него хорошее настроение, он оставляет меня в покое. Но если его что-то выведет из себя, он взорвется и разрушит весь дом. Его взгляд переходит с моей матери на меня, и я действую без раздумий. Я встаю и выхожу из маленькой кухни, чтобы встать перед ее телом на диване. Не знаю, почему после стольких лет я все еще пытаюсь защитить ее. Она никогда не защищала меня, единственное, о чем она заботится, - это напиться или накуриться. Но все же мой детский ум помнит то время, когда она не была под кайфом на Рождество, работала на маленькой заправке и скопила достаточно денег, чтобы купить рождественскую елку. Под ней не было подарков, но я притворялся, что они есть. Я сидел рядом с ней и часами притворялся, что открываю подарки, охая и ахая от каждого из них.

Дон вырывает меня из воспоминаний, ударив сзади по лицу. В челюсти вспыхивает боль, и я прикусываю язык, ощущая во рту привкус меди.

— Уйди с дороги, - рычит он, и вонь несвежего пива обдает мое лицо и вызывает тошноту в животе. Его зрачки расширены, чернота застилает его обычные голубые глаза. Он высок, как коршун, и он пил. Свежие следы на его руках привлекают мое внимание, но я быстро отвожу взгляд. В прошлый раз, когда он поймал меня на том, что я смотрю, он пригрозил пристрелить меня из всего, что у него есть. Сомневаюсь, что он это сделает, потому что он вечно сучит, сколько это стоит, но, думаю, в определенный момент наркоманам становится все равно.

— Я не позволю тебе причинить ей вред, - мой голос дрожит под его смертоносным взглядом. Меня бьет дрожь, но я сжимаю кулаки и отказываюсь отступать. Я не смогу победить его в драке, но, может быть, он быстрее сдастся, когда в его организме накопилось столько дерьма.

Он смеется, звук резкий. Волосы на моем затылке встают дыбом, и я готовлюсь к его натиску. Его кулаки могут разрубить меня, но его слова зарываются глубоко внутри. Сколько бы раз я ни говорил себе, что его слова не имеют значения, каждый раз я доказываю, что ошибаюсь. Моя самоценность связана с этими двумя людьми, стоящими передо мной, и я ненавижу это.

— Она просто наркоманка, ей на тебя наплевать

Он прав на девяносто девять процентов, но я держусь за один процент своей надежды. Даже если моя мама такая, она не заслуживает такого обращения. Никто не заслуживает такого обращения.

Я ничего не отвечаю, предпочитая смотреть на него. Чтобы доказать ему, что я его не боюсь.

— Ты прямо как она, - это не комплимент. — Она такая же бесполезная, как и ты, единственное, на что она годится, это раздвигать ноги.

— Заткнись - требую я, ярость нарастает в моем теле, а руки трясутся по бокам. Напряжение накатывает на меня волнами.

— Ты тоже ничего не будешь стоить. Ты будешь раздвигать ноги ради наркоты, как и она

Он толкает меня, всем весом своего тела надавливая на мою верхнюю часть. Он ростом 170 см и весом 250 фунтов, у меня нет ни единого шанса одержать верх при моих 175 см росте и 130 фунтами с капельками.

— И когда ты бросишь школу из-за своей глупости, как и она, ты не вернешься в мой дом. Ты можешь стать бездомным, и мне наплевать

Он снова толкает меня, на этот раз сильнее, и я падаю, дергаясь всем телом, чтобы не упасть на маму. Дону, впрочем, все равно. Он отпихивает кофейный столик с дороги, и на пол падают бутылки из-под пива, а бумаги разлетаются от неоплаченных счетов. Он наваливается на меня сверху, прижимая к испачканному ковру. Его кулаки обрушиваются на меня, и каждый удар по коже вызывает новый виток боли в моем теле.

Я крепко сжимаю нижнюю губу между зубами, не желая пикнуть и дать ему понять, какую боль он мне причиняет.

Когда я уже опасаюсь, что потеряю сознание, он наконец слезает с меня, слегка покачиваясь, встает и использует стол, чтобы подняться во весь рост.

— Приведи это дерьмо в порядок, и я не хочу видеть твое уродливое лицо до конца ночи - он рывком поднимает мою маму за запястье, и она минуту бьется, пока не понимает, где находится.

— Дон, ты рано вернулся домой, - голос у нее невнятный, и мне приходится отворачиваться, пока он тащит ее в их спальню.

— Заткнись, мать твою, - вырывается у него и он захлопывает за ними дверь.

Я хватаю со стола свои книги и блокнот и выхожу из дома до того, как они начнут. Последний свет на улице исходит от уличного фонаря через два дома от меня. На улице стоит пронизывающий холод, прорезающий тонкую ткань моей рубашки с длинными рукавами.

Я сижу на обочине, разглядывая материал в книге и чувствуя, как по лицу стекают струйки крови, оставшиеся после нападения.

Но никто не видит, все сидят по домам и решают свои проблемы. Я выпускаю первую слезу, и она, смешиваясь с темно-красной кровью, падает с моего лица на лист бумаги, лежащий передо мной.