– Привет Фет! – голос девушки сменился на голос консиньора Эдуарда Менгаара. – Приказываю вам немедленно покинуть орбиту и совершить прыжок в систему Луман шестнадцать!

– Есть совершить прыжок! – бодро отрапортовал Фет, не заметив косой и напряжённый взгляд Соба.

– Фет жду тебя в цветочках, – намекнул консиньор на загул в «Лилиях блаженства», – отбой связи.

Фет снова бросил взгляд на своего первого помощника и стал набирать на экране терминала навигационные данные для прыжкового двигателя.

– Капитан, мы обязаны эвакуировать добытчиков, они, тоже часть компании, – твёрдо сказал Соб.

– Нет Соб, они имущество, – усмехнулся Фет, – а его мы можем бросить.

– Люди не могут быть имуществом, – Соб подошёл к Фету на расстояние вытянутой руки и смотрел прямо ему в глаза.

– Да? Вспомни историю своего континента! – сквозь зубы произнёс Фет. – Люди были, есть и будут имуществом в руках компаний.

Соб без замаха нанёс апперкот в челюсть Фета – уроки бокса, которые он брал в академии, планируя, что станет самым известным спортсменом среди пилотов, научили его выдержке и умению действовать в самый подходящий момент. Тело капитана обмякло и рухнуло на пол, едва не задев головой тумбочку со стоящей на ней коричневой собачкой. Соб подхватив под подмышки, находящегося в глубоком нокауте, Фета, отволок его в каюту и положил на кровать, снял капитанскую карточку и заблокировал дверь каюты:

– Капитан, вам надо хорошо подумать об этике и морали.

Соб вернулся на мостик и отменил процедуру запуска прыжкового двигателя.

Двери шлюз-тамбура с лёгким шипением разъехались в стороны и Габриэль тяжело дыша втащил тело Робера внутрь станции. Сняв с себя скафандр и поместив его на специальный держатель, он вытер катившийся по лицу пот и, опустив взгляд в пол, чтобы переждать накатившее потемнение в глазах, грузно опёрся рукой о стену. У Габриэля раскалывалась голова, было тяжело думать, а каждое движение отдавало резкой болью по всему телу.

«Неужели чужие воспоминания могут вызывать во мне боль? Что не так с ними, почему их вижу только я? – мысли Габриэля текли очень медленно, но он понимал, что надо думать хоть о чём-то, чтобы не сойти с ума от всего пережитого им снаружи. – Надо попить воды – возможно это из-за обезвоживания… – предположил он. – Сколько же я был в отключке?»

Габриэль стал вспоминать, как очнулся лежащим рядом с телом Робера. Как пытался унять головную боль с помощью инъекций, как волок ставшее вдруг неимоверно тяжёлым тело Робера в буровую машину, как всё плыло перед глазами, а он думал о Лее и о том, почему она пришла к Арину. Неужели только ради угона транспортника? Что-то здесь не сходилось и была какая-то дыра в картине его воспоминаний. Но он же прекрасно помнил, как сидел в кабине и смотрел на бившие из разломов в поверхности, теперь уже не совсем мёртвой звезды, плазменные потоки, как интеллект буровой машины выбирал путь среди всего этого хаоса, а он почему-то ощущал себя ребёнком, попавшим на фестиваль фейерверков. И над всем этим буйством оранжевых и красных огней величественно плыла цистерна доставки, на металлическом брюхе которой всё светопреставление превращалось в хитросплетение и игру ярких линий, делающих первые мазки фантасмагорических узоров будущего полотна апокалипсиса.

– Габри, давай помогу тебе дойти до медблока, – вернул его в реальность голос Егора.

– Егор, возьми Арина и вдвоём уложите Робера в капсулу, – Габриэль с трудом повернул голову в его сторону. – Дальше ты знаешь, что делать.

Егор подставил плечо и повёл еле переставлявшего ноги Габриэля в медблок. Там Габриэль собрал все свои оставшиеся силы и самостоятельно лёг в регенерационную барокамеру. Егор запустил на медицинском терминале процесс диагностики и реабилитации. Крышка камеры медленно опустилась, интеллект подал внутрь усыпляющий состав и глаза Габриэля закрылись.

Егор нашёл Арина возящимся в мастерской с какой-то платой управления. Арин приварил точечной сваркой последний провод, осмотрел свою работу и довольно улыбнулся.

– О! Программер снизошёл до железяк, – заметил он Егора.

– Вернулся Габриэль, – мрачно произнёс Егор.

– Один? – перестал улыбаться Арин.

– Он сейчас в камере регенерации, – Егор поджал губы, – а тело Робера лежит около шлюза. Поможешь дотащить его до медблока?

– Твою ж так! Что опять случилось?! – в сердцах воскликнул Арин.

– Узнаем, когда Габри придёт в себя, – сказал Егор.

– Пошли, – невесело произнёс Арин, положив плату управления на верстак.

Вдвоём они дотащили тело Робера до медблока и с трудом подняли, чтобы уложить того в медицинскую капсулу. Арин всё время кряхтел и говорил, что никогда не думал, что Робер будет весить как слон, но на Егора такие попытки хоть немного развеселить его и скрасить ситуацию, почему-то действовали угнетающе. Крышка камеры отрезала тело Робера от внешнего мира, Арин махнул рукой на не переставшего быть серьёзным Егора и пошёл, как он выразился, к своим железякам, а Егор остался смотреть, как медицинский интеллект станции заканчивает проверять состояние Габриэля.

– Тестирование закончено. Диагноз: тяжёлая форма психологической усталости в результате эмоционального перенапряжения, – появилось сообщение на экране терминала.

Медицинская подпрограмма интеллекта станции выбрала из сейфа-хранилища необходимые медикаменты и распылила их в виде аэрозольной смеси в камере, где лежал Габриэль.

– Пациент погружён в регенерационный сон, – появилось очередное сообщение.

– Ну и ладно, – буркнул Егор, – давай-ка займёмся вот этим.

Он подошёл к лежащему в капсуле телу Робера, сдвинул крышку камеры, поднял левую руку здоровяка-командира и обнаружил, уже ставшую привычной, татуировку с производственным номером – ха, эр, пятнадцать, сто тридцать шесть, гэ, а, тридцать три. Сосканировал её, запустил поиск в базе данных гелиотанкера и стал ждать.