Меня проверяют.

Изматывают. Давят. Медленно, методично, как удав, который не спешит убивать, а просто смотрит, как его жертва слабеет.

Но я держусь.

Я держусь, пока кто-то не делает последний удар.

— Крыса.

Они знают, как вонзить нож, не касаясь кожи.

Я поднимаю голову. Передо мной стоит одна из них, в руках — кулон. Маленький, с золотым отливом. Поднятый из-под моего матраса.

Не мой.

Подложенный.

— Крыса, — повторяет она, держа кулон за цепочку, лениво раскачивая, как палач верёвку перед казнью.

Я молчу. Но я уже чувствую, как воздух меняется. Теперь я не просто чужая. Теперь я враг. Теперь я либо сломаюсь, либо я убью их всех к чёрту.

Сижу на койке, стиснув зубы, чувствуя, как внутри все горит от злости, бессилия и усталости. "Крыса." Это слово прилипает ко мне, как грязь, которую невозможно отмыть.

Я вижу, как остальные заключенные переглядываются, кто-то ухмыляется, кто-то смотрит с откровенной ненавистью. Крыс в тюрьме не терпят.

— Что, богатенькая, решила чужое спрятать? — низкий, хриплый голос справа. Я не знаю ее имени, но знаю, что она здесь одна из "главных".

Я поднимаю глаза. Спокойно. Без страха.

— Это не мое.

— А кто же подложил? Охранники? Или тебе полковник Горин сам сюда его сунул?

От этой фразы меня бросает в жар.

Горин.

Я чувствую, как внутри сжимается все, но лицо остается спокойным. Я не позволю им это увидеть.

— Мне плевать, во что вы там себе думаете — я ничего не брала, — мой голос хриплый, осипший от жажды и недосыпа, но твердый.

— Это временно, Барыня, — ухмыляется та, что стоит напротив. — Скоро ты поймешь, где твое место.

Я не отвечаю.

Я просто смотрю.

Долго.

Холодно.

Так, что первая из них отворачивается. Это маленькая победа. Но я знаю, что долго так не протяну. Я уже на грани.

Дверь камеры распахивается резко, ударяясь о стену.

— Барыня, на выход.

Две охранницы заходят внутрь, одна держит дубинку наготове, вторая кивает на дверь. Я поднимаюсь с койки, спиной чувствую, как весь этот гадюшник оживляется.

— Ой-ой-ой, забирают нашу барыню! — кто-то тянет издевательски.

— Куда, Барыня? К начальнику опять? Или сразу в особняк к мамке?

За спиной раздается визгливый смех, кто-то свистит, кто-то стучит ложкой по железному каркасу койки.

— Не возвращайся, сука! — бросает мне в спину одна из тех, что первые дни издевались. — А если вернешься — мы тебя порвем!

Я не останавливаюсь.

Не поворачиваюсь.

Только внутри все горит от унижения, от злости, от понимания, насколько я все-таки здесь чужая.

Коридоры тянутся серыми кишками, шаги охранниц гулко раздаются в тишине. Меня ведут туда, где все уже решено без меня.

— Куда ведете? — спрашиваю угрюмо.

— К мамке на поклон. — отвечает охранница равнодушно.

"Мать". "Мамка". Хозяйка зоны.

Она сидит на самой широкой, мягкой койке, покрытой пледом — роскошь, доступная только ей. Вокруг нее несколько баб, но не приближенные — прислуга.

Она огромная, грузная, но в ней нет рыхлости. Сплошная тяжелая сила. Широкие плечи, мощные руки, которые легко могли бы сломать шею. Длинные светлые волосы, заплетенные в толстую косу, перекинутую через плечо. На лице шрамы — неглубокие, тонкие, оставленные, наверное, когда-то лезвием или бутылкой. Женщина, прошедшая огонь, воду и тюрьму.

Глаза — мутно-серые, хитрые, ленивые, но страшно умные.

Она смотрит на меня и медленно улыбается.

Я чувствую взгляды ее баб за спиной, каждый шаг будто отдается гулким эхом в тишине. Камера живет своей жизнью, но все видят, куда меня ведут. В угол "Мамки". Туда просто так не ходят. Если зовут — значит, решается твоя судьба.

Мамка смотрит на меня серыми узкими глазами. Кружка чая в руке, сигарета дымится между толстыми пальцами. Глаза у нее тяжелые, ленивые, но это обманчивое спокойствие. Она может перегрызть глотку и даже голос не повысить.

— Садись, Барыня.

Я не спорю. Я не показываю ни страха, ни дерзости — только холодное спокойствие.

Все внутри меня напряжено, но я знаю правила. Не суетись, не залипай, не прогибайся.

Мамка делает глоток чая, затягивается и медленно выпускает дым, не сводя с меня глаз.

— Ты понимаешь, почему я тебя позвала?

В воздухе стоит напряжение. Меня проверяют.

Я держу голос ровным.

— Догадываюсь.

Она кивает, будто подтверждая что-то самой себе.