— Управление разбирается, Яр уже доложил. К Гаранину проверка нагрянула, пару дней ему будет не до невесты, — упоминание, что Юна все еще невеста Игоря, выжигает нутро. Этим вопросом нужно заняться, как только решим здесь все дела. — Нужно будет, отвлечем Серебрякова, задержим и его на пару дней.

— Постарайтесь не спугнуть нашу рыбку, — мне еще с этого ублюдка чешую сдирать и кишки потрошить!

— На связи!

Сбросив звонок, прислонился к стене. Для меня Юна не просто баба, с которой хочется трахаться, она — моя женщина, и я несу ответственность за ее поступки. Как повлияет ее звонок на ход всей операции, пока неизвестно. Предсказать невозможно. Но за мой косяк с телефоном меня нагнут в управлении. Забылся. Доверился. Растворился в ней. Подставился. Неприятно. Жжет в груди, будто она меня предала.

Ладно, с этим я разберусь. Она ведь не знает всего. Сам ведь принял решение не посвящать ее в ход операции, держать все имена в секрете. Можно подняться в нашу комнату и прямо спросить о звонке, но опять же — не хочу ее расстраивать. Ее мир и так скоро начнет рушиться. Плохо, что она, не понимая, подставила ребят. Блин, это ведь не соль просыпать и смолчать, тут дело жизни и смерти. Мне было бы приятно, приди она и сама расскажи о звонке…

Стас

— Ты чего такой напряженный? — ухмыляется Жаров, с подозрением наблюдая за мной. Устал наблюдать, как я топором крошил здоровый пень в щепки. Пень нашел за сараем, когда косил бурьян. Пригодился пенек.

Отбросив топор, присел у забора на примятую Лехой траву. Прислонился к нагретому на солнце металлу. Мне бы ледяной душ, чтобы заморозить нутро, сердце, мысли. А тут спину печет, раздражает. Сейчас меня все раздражает.

Леха хорошо меня знает, многое прошли вместе. Уловил не просто смятение, а полный эмоциональный пздц. Раздрай внутри хуже пули в голове. Думал, спущу пар, когда брался за топор, а ни хрена, все так же разрывает в груди.

— У вас же все нормально было, — засовывает травинку в рот, пережевывая, смотрит пристально. Тут к гадалке не ходи, сразу понятно, откуда ветер дует. — Поругались, — не спрашивает, но и не утверждает.

— Нет, но очень хочется, — вбираю полную грудь воздуха и резко выдыхаю. — Всыпать бы ей по заднице, чтобы неделю сесть не могла, — не скрывая истинных эмоций. Леха удивленно выгибает брови, ждет продолжения. — Она с рабочей трубы набрала Олейникову! — зарываюсь пятерней в короткий ежик волос. — Дебил, оставил трубу на столешнице. Но я и подумать не мог, — растирая ладонью лицо. Конечно, это не оправдание. Сам виноват. Но если не доверять любимому человеку, кому доверять? — С рабочего, мать его! — хочется лупануть со всей силы, но руки мне сегодня будут нужны. Ничего не должно отвлекать, когда буду жать на спусковой крючок. Я и так с топором немного увлекся, а перчатки не надел.

Лешка хмурится. Теперь понимает, почему я так зол. На личный телефон специально Хакер установил программу, через которую вбивал ложные координаты. Мы две недели водили службу безопасности Гаранина за нос, они тысячи километров намотали по России-матушке, матушке Маразыскивая нас. Маршрут продумали заранее. Грамотно водили, они до последнего были уверены, что мы постоянно передвигаемся. Моя задача была не вызвать своими звонками подозрения, а они были. Я ведь спец, со своим хакером в команде, программа надежная оказалась, не нашли. Слишком сильно верили в себя.

Рабочий отслеживается нашими спецами круглосуточно. Еще и прослушивается. Это сделано для нашей безопасности. Хотя не всегда наше руководство печется только о нас, иногда нужно вовремя прикрыть свою задницу. Все звонки с этого номера только на рабочие телефоны. Отследить позволили лишь утыркам, которые охотятся на Юну. Перед операцией нам точно не нужны были гости из гаранинских или серебряковских ребят.

— В очередной раз убеждаюсь: нет идеальных женщин, — если Леха хотел поддержать, то выбрал не те слова. Словно соль сыпанул на открытую рану. — А насчет надавать по заднице, — чешет ухо. — Я бы не сдерживался, — ухмыляясь многозначительно.

— С другой я бы тоже не сдерживался и по жопе дал или моральных люлей отвесил, — прикрывая глаза. Я бы так поступил, не задумываясь, а потом оттрахал бы так, что она на ногах стоять бы не смогла. Или неделя минетов, как наряды вне очереди, а эту даже тронуть грубо не получается. По рукам себя бью.

— Ты боишься на нее голос поднять, — констатирует очевидное. До сегодняшнего дня не было необходимости, но вот она появилась, а я не могу позволить себе сорваться.

— Как, Леха? — развожу руками, вновь начинаю закипать. — Ты видел, как она жила с отцом! Она зажимается от громкого голоса, дергается от резких движений возле ее лица, — меня это убивало. Сложно наблюдать, когда у взрослого человека подобная реакция. От меня она никогда не шарахалась, но несколько раз вздрагивала, если Лешка подносил резко руку к верхним шкафам на кухне, а она в это время стояла рядом.

— Найди другой способ наказания, чтобы ей в конечном итоге тоже понравилось, но она вынесла из этого урок, — пытается спустить ситуацию на тормозах. — Хотя нет, она будет потом чаще косячить.

— Я ее жизнь скоро до основания разрушу, — упираясь локтями в колени, кладу подбородок на сложенные кулаки.

— Построишь новую, — не чувствуется в голосе друга уверенности. Он ведь понимает, что скоро от ее жизни останется лишь пепел.

— Сложно, когда любишь, причинять человеку боль, пусть и ненамеренно, — Юна и так кроме меня и брата никому не верит, а тут ее ждет пздц какое разочарование. И с этим тоже придется жить…