— Ты бы знал, как я рад. Приятно, когда тебя дома кто-то ждёт.

— Понимаю, — кивнул я.

Ведь я и правда понимаю. В прошлой жизни меня никто не ждал. А в этой… В этой всё иначе. У меня есть любящая мать, друзья, отчим, мой род. Да, есть нюанс. Когда я вызволю отца, Гаврилову придётся с ним серьёзно поговорить. Но не думаю что мой папаша так уж привязан к Елизавете Максимовне, всё же он сослал её на выселки своих земель особо не заботясь о благополучии дорогой жены.

— Кстати, пока тебя не было, я на разведку ходил.

— Один?

— Нет, конечно, — ответил Гаврилов. — Я же тебе рассказывал, что скоро прибудут мои коллеги. Так вот, теперь группа «Три Топора» насчитывает десять человек, включая меня.

— Группа алкашей. Просто замечательно, — хмыкнул я.

— Да вы достали, — вздохнул капитан. — Нормальное название. Я же не виноват, что портвейн такой есть.

— Не виноват. Но, выбирая название, вдохновлялся именно портвейном, — издевательским тоном сказал я.

— Отвали, — улыбаясь, отмахнулся капитан. — Короче. Осмотрели мы Кунгур. Новых разломов и аномалий там сейчас нет. Нашли два десятка тварей и пустили их в расход. Вот образцы крови, — он протянул мне две бумажки, изучив которые, я был разочарован. Тварями оказались обычные вервольфы.

— Молодцы, отлично потрудились.

— Да погоди ты. Дослушай сначала.

— Да-да-да. Дослушаю. Но сначала скажи вот что. Раз ты моей матери сделал предложение, то получается, я твой официальный «неофициальный сын». А раз так, то выходит, что я наследник рода Гавриловых?

— Э-э-э… — замялся капитан и, почесав бороду, кивнул. — Выходит, что так.

— Шик. Теперь я глава трёх родов! — заявил я, погрозив небесам кулаком. — Главное — не останавливаться на достигнутом.

Услышав это, Гаврилов прыснул со смеху.

— Амбиции у тебя, конечно… Ладно. Давай к делу. Пока мы исследовали Кунгур, нашли пару складов с продовольствием, а также полицейский участок. На удивление, там полно оружия. Во время эвакуации кто-то пытался вскрыть арсенал, но, судя по следам крови, мородёра сожрали твари. Но это не всё. Уходя из города, заметил, что на противоположной стороне реки кто-то наблюдал за нами в бинокль. Полагаю, это люди, открывшие огонь по Ивану.

— Понятно. Ну, что я могу сказать? План остаётся без изменений. Переселяемся. Просто займём центральную часть Кунгура, а лёд взорвём. Так по воде к нам будет не подобраться. Если и захотят напасть, то пусть идут через узкий перешеек. Там мы их всех и положим.

— Гладко на бумаге, да забыли про овраги, — хмыкнул Гаврилов.

— Чтобы рифма была, нужно говорить «оврагЕ», но тогда смысл ломается. Одним словом, хрень, а не стих, — заключил я.

— Ха! Ценитель поэзии нашелся.

— Ещё какой! Хочешь, хокку про тебя сочиню?

— Чего? — протянул Гав.

— Стих такой. Японский. Слушай.

Я прочистил горло и неторопливо начал декламировать:

Седой капитан

Утопает в тревоге.

Властелин каши велик.

— Ну, как тебе? — едва сдерживая смех, спросил я.

— Хрень какая-то. Какой ещё властелин каши?

— Ничего ты не понимаешь, — отмахнулся я. — Ладно. Пошли готовиться к вылазке.

Гав отправился собирать разведывательную группу, а я пошел к маме. По пути не мог сдержать улыбку. Приятно оказаться дома. А ещё меня повеселил разговор с Гавом. Пока я гостил у Титова, наткнулся на занимательную книгу «Хокку небесной лазури». Сборник японской поэзии. Весьма занятная вещь, скажу я вам. Японцы умудряются в три строки уместить целую вселенную. К примеру:

Тишина кругом.

Проникают в сердце скал

Голоса цикад.

Этот стих написал некий Басё. Не знаю, кто он, и жив ли вовсе. Но что-то в этом есть. Коротенький стишок без привычной для нас рифмы, но есть в нём какая-то глубина. Объёмность. Прочитал — и в голове тут же родилась картинка. Ляпота!

Размышления мои завершились, едва я поднялся на второй этаж. Мама распахнула дверь своей комнаты и выбежала мне навстречу. Так тепло стало на душе! Нежные объятия, поцелуи, поглаживания по голове.

— Мишенька, наконец-то ты вернулся. Всё хорошо? Как командировка прошла? Я видела в окно, там столько народа, ужас… — без остановки щебетала мама, осматривая меня с головы до ног.

— Всё хорошо, мам, — ответил я, улыбнувшись. — Я тебя люблю, — сказал я то, что было на душе. То, о чём я никогда не говорил в прошлой жизни.

Казалось бы, эти слова столь естественны, но почему-то их очень сложно сказать. А если не скажешь их родителям, то будешь об этом жалеть до конца своих дней. Жизнь скоротечна, и близкие, увы, не вечны. Хочется верить, что переродившись, мы встретимся вновь, но существует ли оно, перерождение?