— А и не ходи, пока они там чаевничают. Девки управятся со столом, а мы с тобой давай до реки дойдем. Фирс тропку промёл, а то утром не раскопаешь. Вот только пришел, так что там можно пройтись. Ну или к коровнику, - Нюра заговаривала мне зубы, а сама натягивала свою протертую шубейку.

— Ну, пойдем, коли тоже хочешь, - я поняла ее желание не отпустить меня в таком состоянии и даже зауважала еще больше.

На холодном колючем ветру мне стало полегче. Со мной столько всего произошло, а я оставалась в относительном порядке. И вот сейчас, видимо, от перенапряжения, нервы сдали. Теперь уже не мои родные, воспитанные тяжелым трудом, оставшиеся в родном теле. Надины, доставшиеся мне с ее молодостью и красотой, но еще не окрепшие, подкашивались. Тело будто противилось проблемам, не желало двигаться, не желало слушать домашних, возвращаться в дом не желало.

Нюра чего-то лопотала, а я вдруг отчетливо вспомнила слова того самого слепого массажиста, учившего меня всем азам: «бывают случаи, когда дело не в теле, Надюша. Прощупаешь иногда всего, аж до самых косточек промнешь, а там все в полном порядке. А ноги у человека не идут. Тогда надо с его близкими говорить. Спрашивать, не было ли сначала какого случая: может, напугал кто, может, услышал новость плохую. И тогда человек начинает будто прихрамывать, или рука плохо сгибается, и только после этого резко выключается.».

Я вздрогнула. Прислушалась к Нюриной болтовне. Она шагала впереди. Медленно, потому что ее почти сдувало ветром. И она постоянно оборачивалась, чтобы меня увидеть.

— Нюра, а давай песню споем, - предложила я, поняв вдруг, что домой я не хочу идти не из-за своей апатии, а из-за чего-то серьезнее. Видимо, эта накатившая вдруг слабость – защитная реакция. У меня память-то моя, а мозг остался той самой Наденьки, упавшей в воду на камень. Случайно ли она упала тогда? Или умереть хотела? Что сейчас такого произошло, что ноги домой не несут, а к реке тянет. И по утрам на речку, будто все ответы в ней. Встаю ведь ни свет ни заря и прусь на лед. И хорошо там, словно дома.

Нюра пела что-то, а я подхватывала последние слова и подпевала. Мозг же будто сам работал, сам строил какие-то неведомые догадки.

Вернулась я в дом, когда все разошлись уже по комнатам. Нюра проводила меня до самой двери, и мне кажется, стояла еще там, заметаемая снегом, несколько минут. Я, наверное, тоже так сделала бы на ее месте. Глаша пришла ко мне тут же, я еще и полушубок скинуть не успела. Хотя я кралась, как опытный разведчик в стан врага, услышала, хитрюга моя.

— Я уж думала искать тебя идти. Вьюга-т какая, вишь чо! – она была настроена на разговор, но я сказалась уставшей и, может быть, даже больной и выпроводила подругу.

Сердце наконец, перестало колотиться: тишина дома успокаивала, а метель убаюкивала. Я долго лежала и думала о Наде, тело которой, видимо, до сих пор помнило что-то, о чем я никогда не узнаю точно.

Утром встала с трудом, но к обеду, когда метель улеглась и совсем не щедрое на тепло солнце засветило в окна, приехали гости.

— Надя, ты чего сегодня не выходишь? Заболела ли, чо ли? – заглянувшая Нюра увидела вязание в моих руках.

— Сама не пойму. Будто сердце покалывает, - попыталась я отвязаться от Нюры.

— Гости приехали. Вдова Сыроедова с той самой Никифоровной, что вроде как свахой все зовут. Наверное, опять барина в оборот будут брать. Там за столом все сидят. Как раз к обеду приехали, непутевые бабы, - зло прошипела кухарка.

— А чего непутевые-то, Нюр? – она впервые так зло отзывалась о барынях местных. По мне, если даже и недостойные нашего хозяина, но все эти «невесты» были вполне приличными женщинами.

— Путние сообщают, что в гости собираются. Ну или хоть спрашивают, нельзя ли навестить? А эти как снег на голову, - Нюра присела рядом. – Чего с тобой вчера приключилось-то, голубка? – она приобняла меня, и я отложила вязание.

— Нюр, не знаю сама. Помнишь, летом я в реку-то упала?

— Конечно. Перепугала нас! Я так и не уразумела, зачем ты решила утопнуть, - Нюра наблюдала за мной очень пристально, словно пыталась найти следы очередной странности.

— Никому не говорила, даже Глафире… а тебе скажу… я не помню, что было до того, как меня из реки достали, - подняв на повариху глаза, теперь я искала ответа в ее взгляде или в поведении.

— Как? Не помнишь, как в воду бросилась? – уточнила Нюра, и я отметила, что она все же считает, что это я сама пыталась «утопнуть».

— Вообще ничего не помню до этого дня. Всю свою жизнь не помню, Нюра, - прошептала я.
– Только прошу: никому ничего не говори, - я взяла ее руку и прижала к своей груди.

— Да ты чего… девка… - она будто задумалась, свела брови, что-то вспоминая.

— А ведь и правда, ты совсем другой после того раза стала. Все заметили, что будто подменили, - Нюра приложила ладонь ко рту и охнула.