«Удивительно всесилие творческого гения, который, вырвав Россию из летаргического сна, в который она была погружена, направил ее на пути света с такой силой, что по прошествии малого числа лет мы находимся впереди вместе с народами, которые многие века обгоняли нас. Но здесь другие идеи и новые образы теснятся в моем уме: достаточно ли прочны сооружения, воздвигаемые с излишней поспешностью? Шествие Природы не является ли всегда постепенным и медленным? Блистательная иррегулярность может ли быть устойчивой и прочной? Вырастают ли великие люди из детей, которые с самого раннего возраста обучаются слишком многому?.. Я умолкаю».

(Н. М. Карамзин. «Письмо в „Зритель“ о русской литературе». 1797).

«Державы, подобно людям, имеют определенный век свой: так мыслит философия, так вещает история. Благоразумная система в жизни продолжает век человека, — благоразумная система государственная продолжает век государств; кто исчислит грядущие лета России? Слышу пророков близкоконечного бедствия, но благодаря Всевышнего, сердце мое им не верит, — вижу опасность, но еще не вижу погибели!»

(Н. М. Карамзин. «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». 1811).

«Нельзя не согласиться, что в историческом отношении не успели бы мы пережить то, что пережили на своем веку, если происшествия современные развивались бы постепенно, как прежде обтекая заведенный круг старого циферблата; нынче и стрелка времени как-то перескакивает минуты и считает одними часами».

(Князь П. А. Вяземский. [«Цыганы». Поэма Пушкина]. 1827).

«Не говорите: иначе нельзя было быть. Коли было бы это правда, то историк был бы астроном, и события жизни человечества были бы предсказаны в календарях, как и затмения солнечные. Но Провидение не алгебра. Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая — мощного, мгновенного орудия Провидения».

(А. С. Пушкин. [О втором томе «Истории русского народа» Полевого]. 1830).

«У Провидения есть всегда в запасе свои калифы на час… Легко пересуживать задним числом попытки, действия и события минувшего! Не должно забывать, что Провидение, что История имеют свои неожиданные, крутые повороты, свои coups d’etat [государственные перевороты] и coups de theatre [театральные эффекты], которые озадачивают и сбивают с панталыку всякую человеческую мудрость. То, что казалось полезным и нужным в известное время, может, в силу непредвидимых и не подлежащих человеческой видимости обстоятельств, принять в другое время совершенно противоположный оборот. <…> Случай часто проказит, но проказы его непродолжительны».

(Князь П. А. Вяземский. «Старая записная книжка»).

«Наш путь — иной путь; путь „презренный и несчастный“, развитие, идущее скачками, сопровождаемое вечными упадками, постоянными растратами и потерями того немногого, что удалось скопить и сколотить; величайшие наши достижения — не закономерны, случайны, как будто украдены у времени и пространства ценою бесконечных личных трагедий, надрывов и отчаяний наших величайших творцов».

(А. А. Блок. «Размышления о скудости нашего репертуара». 2 июня — 29 августа 1918).

«Нельзя не заметить, что весь т. н. „петербургский“, императорский период русской истории отмечен размышлениями над ролью случая (а в XVIII в. — над его конкретным проявлением „случаем“ — специфической формой устройства личной судьбы в условиях „женского правления“), фатумом, противоречием между железными законами внешнего мира и жаждой личного успеха, самоутверждения, игрой личности с обстоятельствами, историей, Целым, законы которых остаются для нее Неизвестными Факторами…

Начиная с петровской реформы, жизнь русского образованного общества развивалась в двух планах: умственное, литературное, философское развитие шло в русле и темпе европейского движения, а социально-политическая основа общества изменялась замедленно и в соответствии с другими закономерностями. Это приводило к резкому увеличению роли случайности в историческом движении. Каждый фактор из одного ряда с точки зрения другого был внезакономерен, случаен, а постоянное взаимное вторжение явлений этих рядов приводило к той скачкообразности, кажущейся необусловленности событий, государственных акций, личных судеб, которая заставляла современников целые аспекты русской жизни объявлять „неорганичными“, призрачными, несуществующими».