Думало обо всем сразу. Он вспоминал, как решительно Евдокия влезает в самые разные дела и начинает их делать ; размышлял, как Кошкинские розмыслы подобно богам создают новое сырьё и вещи, и ещё думалось о том, что в далеком прошлом люди не боялись познавать мир. И над всем этим сумбуром парил вопрос: какое отношение ко всему этому может иметь сам Гаврила?

Во двор воеводы они с дядькой въехали вечером того же дня, доложились, отдохнули, потратили денег на заказ деталей для той штуки, что по словам Евдокии могла заряжать воздух и выдавать крошечные молнии, и продолжили путь.

— Стой! Гаврила Афанасьевич, ты что ль? — крикнули откуда-то сверху при подъезде к месту несения службы.

— Я! Алексей, ты ли это! — улыбнулся Гаврила, услышав голос знакомого служивого.

— Я, — чуть в стороне на дереве мелькнула тень и начала медленно спускаться по стволу.

— Приехал тебе на смену, — пояснил Гаврила, когда Алексей подошел к нему.

— От это ладно! — обрадовался воин, поправляя на себе сбившееся снаряжение. — Уж не чаял до весны домой вернуться.

Потом он повернулся в сторону леса и заорал:

— Яшка, Пантелеймон, идите сюда! С бояричем Гаврилой Афанасьевичем зимовать будете.

Гаврила с любопытством смотрел на служивых воинов и их холопов. Все постарше его, но не так, чтобы очень. Опытные вои не любят кости морозить и исхитряются миновать зимние месяцы службы.

— Здрав будь, Гаврила Афанасьич, — поприветствовали его Яшка с Пантелеймоном, а остальные вои с любопытством поглядывая на него, молча склонили головы.

— Я сам покажу наше житьё-бытьё, — захлопотал вокруг боярича Алексей. — И сегодня же домой поеду.

Гаврила согласно кивал, когда Алексей показывал ему устроенные сторожки вблизи тракта, землянку для дворян и холопов, незамерзающий ручей и речку. Объяснял про припасы и рассказывал последние новости. Новичком Гаврила уже не был, но без старших оставался впервые и немного волновался. Яшка и Пантелеймон должны будут подчиняться ему, но всё же они служили поболе его,и значит, были опытнее.

— Прощай, Гаврила Афанасьич, — поклонился Алексей и лихо вскочив на коня, помчался в родную сторонку под светом звёзд.

— М-да, — высказался Бориска. — Хорошо, хоть дрова есть.

— Так мы сами их заготавливали для тех, кто зимой тут службу нести будет.

— Ох, чует моё сердце, что помёрзнем мы здесь.

— Не ворчи. Завтра обустройством займёмся.

— Это как же?

— Первым делом печку сложим, потом стены в землянках укрепим и баньку бы хорошо поставить.

По мере перечисления у Бориса глаза открывались все шире и шире.

— Это как же? — выдохнул он. — Сами, что ль?

— А почему нет?

— Не принято, — почесал голову дядька. — Да и как? Из чего?

— Всё у нас есть, — хмыкнул Гаврила, обводя лес рукой.

На следующий день боярич взялся за дело. На него и его дядьку посматривали с настороженностью, но когда поняли, что молодой воин знает, что делает, то стали помогать.

Первой на расчищенной площадке появилась печка, а вокруг неё выросла банька. Маленькая, и дерево на неё пошло не просохшее, но служивых из неё было не выгнать.

Гаврила всё сделал, как видел в доме Дорониных. Труба выводила дым наверх, а уложенные вокруг печи камни держали тепло. Без боярича смастерили скамьи, заткнули щели мхом и двойное окошко затянули бычьими пузырями, а он уже приступил к обустройству землянок.

Гаврила решил расширить землянки, разделить их на две части: входную и тёплую. Стены он предложил закрыть жердями, если из-за морозов не успеют сплести циновки и пройтись по ним глиной. Сделали и так, и так. Получилось аккуратно, красиво и даже лучше, чем в избах.

Боярич же вновь занялся печами. Несмотря на то, что все за ним наблюдали и помогали по мере сил, никто не решился сам взяться ставить печь. А Гаврила размахнулся, устроил тёплые лежанки и место для подогрева воды организовал. Оставалось только обжечь большие глиняные чаши, чтобы было в чем воду греть и вообще не было недостатка в утвари, но и за этим дело не стало. Что-то вои вырезали из дерева, а остальное обожгли у реки, где брали глину. Там как раз получилась подходящая выемка, из которой сделали печь для обжига. А дров было вдосталь.

О службе тоже не забывали, но теперь она шла веселее. И дел было полно, которые хотелось сделать, и Гавриле всегда было что рассказать служивым. А вскоре он получил заказ, который оставлял в городе — и время вообще полетело вскачь, а вои стали считать себя особенными, потому что они оказались причастны к великому делу.

Евдокия шла завтракать и думала о наличие при дворе Юрия Васильевича заговора. А он определенно был! Вот только она никак не могла сообразить, как браться за расследование. Её смущало, что Иван Васильевич послал сюда её, а не Семёна Волка. Она не сомневалась в чуйке князя на мутные дела, но, похоже, что ему никто не докладывал ничего конкретного, а вот поползновения боярина Лыко-Оболенского в отношении брата сразу зацепили Ивана Васильевича.