— Простите великодушно, пан инженер, почему вы не женитесь? — спросила его как-то моя мать. — Такой видный человек, все девушки заглядываются на пана инженера, а вы ничего… Но вы меня простите! Вот повстречалась мне черненькая Эдельтрауда и расспрашивала про вас, пан инженер… Это дочка пана бухгалтера с «Габриели». Все ее называют фрейлейн Эдельтрауда Шашек!.. Красивая девушка…

— Оставьте меня, матушка, в покое с вашими эдельтраудами! Не женюсь я, не могу.

— С чего бы это? — подозрительно спросила мать, двусмысленно улыбаясь.

— Я должен содержать двух сестер да брата в краковской гимназии. Я один… — сказал он, потому что понял вопрос моей матери. — Моего жалованья не хватило бы на жену! — добавил он, чтобы до конца развеять ее подозрения.

Он любил мою мать и называл ее «матушка». Ему нужна была в доме прислуга, и по установленному обычаю он мог выбрать девушку или женщину среди сортировщиц. Он выбрал мою мать. Был он человек простой в обхождении, мягкий, добрый. Шахтеры его боготворили, называли «наш Целестин». Говорили, он мухи не обидит. И это по его просьбе меня взяли на шахту «Францишки» поливальщиком. С лейкой и ручным насосом путешествовал я по дальним штрекам в шестом горизонте, где было больше всего газа, и поливал стены водой. Угольная пыль должна всегда быть влажной, чтобы в случае взрыва газа она не вспыхнула и не загорелась. Сменный мастер Курц, бородач с черной кудрявой шевелюрой, разъяснил мне, что в шахте не столько опасен газ, сколько сухая угольная пыль.

Стало быть, я был благодарен инженеру Рацеку за то, что он называл мою мать «матушка», и за то, что при его помощи я получил работу на шахте. По этой-то причине меня и мучила совесть, что я тайком «пряду нити зла» с его сестрой Стасей.

Я находил себе оправдание только в том, что не я домогался Стаси, а она меня покорила. Жалкое, однако, это было оправдание.

Завладела мною эта девушка с лицом святой девы, что висит в карвинском костеле. Черт меня попутал, а потом перепоручил свое дело Стасе. Я знал, что осужден на веки вечные, но плевал на это.

— Целестин! Целюсь!..

Тревожно выли сирены, люди бежали на шахты «Яна», «Кароля», «Францишки» и «Глубокую», дождь заливал глаза, а вокруг стояла страшная, враждебная человеку ночь, и тут я услышал ее крик:

— Целестин! Целюсь!..

Я узнал ее голос. Я слышу его сегодня, спустя много лет, когда за окнами хлещет дождь, ревет Ольза, испуганно воет паровоз, а ночь черна, и в шкафу тикают не переставая часы инженера Рацека, покачиваясь на серебряной цепочке со смешным брелоком.

Инженер Рацек остановился. Он узнал меня.

— Ты здесь? Вот хорошо! Ты в какой смене работал? — спросил он, тяжело дыша и, казалось, с трудом выговаривая слова.

— Я был в утренней смене, пан инженер… Штейгер Курц велел замуровать…

— Что он велел замуровать?

— Да на третьем штреке в забое вспыхнули при отстреле газы!..

— Не болтай! Задержи моих сестер, они меня не пускали и теперь бегут за мной. Или нет, беги и скажи твоей матери, чтобы нынешней ночью она побыла с ними!..

— Пан инженер, ведь штейгер Курц…

— Ступай, ступай! Потом расскажешь!

Со всех сторон бежали люди. Вынырнув из темноты ночи, как привидения, они проносились мимо нас и исчезали за кругом света, который отбрасывал фонарь.

— Пан инженер! — воскликнул я, но он уже исчез во мраке.

Прибежали сестры. Они промокли насквозь. Их широко раскрытые глаза словно застыли. Растрепанные волосы слиплись.

Увидев меня под фонарем, они остановились.

— Где брат? — запищала тощая Владка. Я кивнул в направлении шахты «Яна».

— Иисус! Мария! Он погибнет! Что мы без него будем делать?

— Не погибнет! — твердо сказал я.

— Он забыл часы! — Теперь говорила Стася. — Погляди! Часы! Он погибнет, если спустится в шахту без часов! Это талисман!

Я не знал, что означает слово «талисман». Однако предположил, что это — штуковина вроде неразменного рубля или заговоренного предмета, охраняющего человека от злого духа и смерти.

— Какой талисман? — спросил я.

— От деда достался! В нашем роду! Трижды освященный у могилы святого Петра в Риме. Возьми его и беги за братом, отдай ему! — кричала Стася и протягивала мне на ладони старинные часы в форме луковицы с серебряной цепочкой и смешным металлическим брелоком, похожим на маленький череп.

Я взял часы и сразу поверил в магическое действие талисмана. Маленький череп утвердил мою веру. Поэтому я сказал:

— Бегу!

— Беги, Иоахимек! — молила Стася.

И я помчался за инженером. До шахты «Кароля» и «Яна» было недалеко. Там была толчея, люди стояли плотной толпой и что-то кричали. Жандармы их разгоняли, расталкивая прикладами. Женщины ругали жандармов, дети плакали; из шахт то и дело поднимались клети, оттуда выходили, пошатываясь, шахтеры. Жены и дети с воплем кидались к ним, рыдали и целовали спасенных.