Н а д я. Не на стадион, а со стадиона. А с работы — почему нет? Кончила игру, приняла душ, иду домой. Может быть, через парк пойду. (Снимая туфли.) Хороши, правда? Хороши, чтоб они сгорели.

Л е о н и д. Вот те на, пожелала? Тесны? Жмут?

Н а д я. Да нет, каблуки-«гвоздики» проклятые? Вы попробуйте, походите на таких! Замучилась я с ними. Долой сорвать? Жалко, модные.

Л е о н и д. Модные… Нравиться хочешь?

Н а д я. Хочу, а как же! Я девушка: мне это полагается.

Л е о н и д. Ты хоть кавалерам о своем желании не рассказывай. Неудобно.

Н а д я (простодушно). Почему неудобно, что тут плохого?

Л е о н и д (назидательно). Человек должен нравиться своим содержанием, душой… Дело не в модных каблуках.

Н а д я. Дело не в модных каблуках, конечно, но и в модных каблуках тоже, я знаю.

Л е о н и д. Ах, знаешь… Тогда не жалуйся. Если хочешь быть красивой, надо страдать, как говорят французские модницы.

Н а д я (вздыхая). Я — русская модница: хочу быть красивой и не страдать. Можно так?

Л е о н и д. Можно. Пожалуйста. Ах, ты, юная… (Погладил ее по спине.)

Н а д я (не шевелясь). Это что — тоже репетиция? Я в драмкружке не состою. (Леонид поспешно убрал руку.)

Н а д я (после паузы, тихо). Вот товарищ Сербова, Анна Георгиевна, — красивая, ей никакие каблуки не нужны. И вы очень красивый, Леня, — верно, верно, я правду говорю.

Л е о н и д. Ох, теперь все, теперь до самого неба нос задираю. Гляди, как тянется. (Рассмеялся.) Но-но, и ты не унывай, Надюша. Все твое — впереди. Повзрослеешь, похорошеешь…

Н а д я. Когда-то оно будет…

Л е о н и д. Хочешь, скажу, когда! Открой левую ладошку, судьбу расскажу.

Н а д я. Погадаете? Вы и это умеете?

Л е о н и д. А как же, все умеем: и это, и то, и то, и это. «В Греции все есть!»

Н а д я. Да, да, я слышала, у вас все получается — талант! (Живо.) А вы, Леня, начали работу над защитным устройством? Много уже сделали?

Л е о н и д (укоризненно). Уютный уголок, скамеечка, молодой человек и девушка… А ты — защитное устройство!..

Н а д я. Знаю, знаю: молодым людям про чувства полагается говорить. А если еще что-нибудь интересное придет в голову? Нельзя? Да?

Л е о н и д (пристально глядя на нее). Занятная ты девица, Наденька, занятная. И… и довольно милая, я бы сказал.

Н а д я. «Довольно» — это значит чуть-чуть, капельку?

Л е о н и д. Но — не огорчаться. Мы ведь друг друга совсем не знаем, первый раз встретились.

Н а д я (тихо). А я ничего. Я не огорчаюсь. Разве что-нибудь заметно? (Отвернулась. После паузы, задумчиво.) Интересно, при коммунизме человек будет страдать или не будет? (Помолчала.) Наверно, будет. Не ото всего, конечно, но будет.

Л е о н и д. Вот как! От чего же тогда человеку придется страдать, по-твоему? (Молчание.) Странно! Прекраснейшие перспективы, все предоставляется — и душе, и телу, а человек страдай. Парадокс! (Молчание.) Н-да, не густо. Не много ты можешь сказать о коммунизме. А ведь строишь его!

Н а д я. Усмешечка ваша ни к чему. И строю! И совсем неплохо строю, не хуже других! (Протягивая руку.) Вы погадать хотели. Давайте…

Л е о н и д. Вот ловко! Ай-ай-ай! И не стыдно гаданьем заниматься, девушка? Суеверие, предрассудок.

Н а д я. Я знаю, стыдно: пережиток капитализма. Вы только не торопитесь. Как на картах — «что было, что есть, что будет».

Л е о н и д. Настаиваешь? Ах ты, «строительница»!.. (Беря ее руку.) Ну-с, имеем ладонь!.. Резко выражены линии Юпитера, Козерога, бугор Сатурна… Гм… гм… Счастья у тебя много, Наденька, очень много… Стоп, не дыши, — главное! Ужас, сколько молодых людей увлечены тобой, девушка! Считать — не пересчитать! Так, верно я говорю?

Н а д я. Нет, неверно. По-настоящему — один только Павлик.

Л е о н и д (строго). Это кто такой Павлик?

Н а д я. Да комсорг наш, Павлушка Богатырев. Вы его должны знать: он ваш первый болельщик.

Л е о н и д. Ну, как же, как же… Богатырев! Павлушка!.. Нет, не помню такого. Хороший парень, а?

Н а д я. Очень хороший. Душа-человек.

Л е о н и д (откашливаясь). Кха-кха… кха… першит что-то в горле. Гадаешь, гадаешь без устали… Пивка бы сейчас холодненького.