В сопровождении оперативных сотрудников они спустились вниз. Подвал оказался длинным, с узким зигзагообразным проходом под всем домом. По обе стороны его тянулись двери клетушек-сараев. За Репиным шел Паламарчук, показывавший дорогу. Сзади гуськом тянулись остальные. Последней шла Шивене.

«Знаешь, о чем я всегда думаю перед началом осмотра? — сказал однажды Петраускас. — О том, что это не шахматы! Первый ход здесь делают черные. И тот, кто делает первый ход, обречен. Нельзя совершить преступление, не оставив следов. Но и мои ошибки — следователя — тоже начинаются здесь. Таково правило. «Не спеши, — твержу я себе, — как бы тебе ни хотелось ускорить события!»

«Кажется, пока я не успела сделать ни одной ошибки, — подумала Шивене. — Ничего еще не упустила. Главное теперь — не спешить...»

Наконец Паламарчук остановился, достал ключи. Замки на сарае оказались отечественными, но тоже повышенной секретности. Да, Паламарчук был человеком основательным и не любил, когда другие суют нос в его дела.

Он зажег свет.

— Сюда, по-моему, они не залезли. Все на месте.

— Может, мне поручите? — Антоновас окинул взглядом вечерний костюм Шивене, оседающую на свету кирпичную пыль и шершавые доски перегородки.

— Ничего.

Маленькое квадратное помещение оказалось наполовину пустым. Старая корзина, чемодан. На стеллаже — несколько трехлитровых банок. Консервированные овощи. Особняком лежал плотницкий инструмент: несколько топоров, пилы. Стена напротив — голая, в центре — крюк. «Здесь что-то висело...» — подумала Геновайте. На всем ровным слоем лежит пыль.

— А это? — у самого входа Шивене заметила сверток, обернутый тряпкой.

Паламарчук пожал плечами:

— Рабочий халат. Я им не пользуюсь.

— Давайте захватим с собой. Я хочу взглянуть.

«Перед приездом милиции преступник мог спрятать одежду со следами крови и другие улики в сарай, чтобы потом, выждав время, их уничтожить. В этом случае преступника не надо искать далеко...» — рассуждала Шивене.

Поднявшись в квартиру, расстелили халат в прихожей. Он выглядел почти новым. Геновайте уже отметила: обитатели квартиры, взрослые и мальчик, тщательно ухаживали за вещами. Все, до чего преступник не дотрагивался, было чисто, выглажено и тщательно сложено.

Пока Антоновас осматривал халат, Шивене занялась корзиной с домашней обувью: «Пятна могли попасть на подошву».

— Следователь, — сказал Паламарчук. — Прошу вас... Он больше не говорил ни «гражданин», ни «товарищ», но с пьяной настойчивостью возвращался все к той же теме. — Не говорите пока жене про Геннадия! Хотя бы несколько дней!

— Мы обсудим это.

— Геннадия ведь не вернешь! Так? А она не выдержит! — он бросил взгляд в коридор, потом нагнулся к ящику с обувью. — Обувь, по-моему, вся на месте, следователь.

Шивене держала в руке тапки с замшевым верхом, без задника, лежавшие на самом дне.

— Это мои. Жена привезла из Каунаса.

Она перевернула их. На передней части подошвы, ближе к середине, оказалось крохотное, с булавочную головку, пятно.

— Похоже на кровь, — она показала понятым.

— Было, наверное, так, — подумав, пояснил Паламарчук. — Порезался, когда брился, капнул в ванной. А оттуда уже попало на подошву.

— Какой бритвой вы пользуетесь?

— Как когда... И электрической, и безопасной.

— Генуте! — позвал Антоновас. Внешне спокойное, даже бесстрастное лицо его было изжелта-бледным. — Смотри...

В центре халата на синем фоне виднелось несколько хорошо заметных бурых пятен.

— Итак, начните сначала. По моим данным, четырнадцатого марта вы на работе отсутствовали.

— Нет, следователь... Четырнадцатого я весь день вкалывал. У нас на работе строго. Прогулял — принеси оправдательный документ. Я работал. Можете проверить. А потом... Забурил, одним словом.

— И все-таки на работе вы не были. Дело в том, что вместе с вами в цехе работает табельщицей ваша родная сестра. Она допрошена. Показала, что поставила в табеле рабочий день по вашей просьбе. Вот протокол допроса.

— Разрешите? Где это?

— Второй абзац.

— «Накануне просил меня, чтобы в табеле...» Что ж! Все правильно... Одному удивляюсь. Что за люди!

— Она сказала неправду?