Шрифт:
— По тебе уже не скажешь, Костян.
— Ха! — Левитан гордо поднял голову.
Я подошёл к другим товарищам рыжего, к Квашенному и Сиплому, но они сегодня Барсукова не видели. Остался третий, который должен был ждать у шашлычной.
И там было интересно.
Шашлычная располагалась в небольшом парке с раздолбанными скамейками. На единственной целой сидела компания с гитарой и кучей пива, пели Цоя, причём неплохо. Костя остановился их послушать, я махнул рукой, мол, пока сам разберусь.
У входа в шашлычную стояли машины, причём очень дорогие.
Сразу два подъездных места занял вставший наискосок большой жёлтый «Хаммер». Внутри сидел бритоголовый водитель зверского вида в пиджаке, машину сторожит. Рядом с огромным джипом — несколько машин попроще, а чуть дальше уже знакомый мне Мерседес. А я его в последние дни не видел, похоже, Веселовский, безопасник банка, уезжал, но вернулся. Какие у него дела с местной братвой?
Шашлычная под открытым небом, но она была огорожена решёткой с плотными прутьями, поэтому что внутри разглядеть непросто, а подойти ближе не дадут, охрана стояла у входа. Да и судя по всему, стрелка уже закончилась, уже знакомый мне Димон — водила Мерса, — вышел из тачки и готовился открывать дверь в салон, кто-то из братвы пёр на выход.
Не подслушаешь их, сразу можно привлечь внимание, а я не хотел терять преимущество в том, что я о них кой-чего знаю, а они обо мне — ничего. Но буду знать, что у них есть общие интересы, и можно будет потом это использовать. Заодно увидел лица находящихся там атамановских братков, которых я знал. Угу, пока занимаюсь срочным, а этих как-нибудь расспрошу об этом. Никуда не денутся, расскажут.
Веселовский может всё ещё искать ключи. Может, он и сам не знает, что за ячейки они открывают? Может, покойный Зиновьев никому об этом не сказал? Ладно, ещё выясним.
А в самом парке, далековато от входа, стоял хилый чумазый парнишка болезненного вида в сером свитере с узорами ромбиком. Он держал в грязных руках отрезанный ломоть белого хлеба и жадно кусал его. Наверняка дал кто-то из сердобольных покупателей, продуктовый магазинчик отсюда видно.
Я встал неподалёку, чуть сел на оградку из покрашенных в чёрный труб и свистнул.
— Пацан!
Тот тоже огляделся и подошёл ко мне ближе.
— Чё каво? — пробурчал он.
— Ты Чеснок?
— Ну я.
Уже привычным жестом я покрутил в руке скрученную купюру на десять рублей.
— В этом районе по выходным ходит тип, странный, в очках, в пиджаке, с портфелем, похож на учителя. Подходит к пацанам, зовёт к себе. Видел?
— А-а-а, — протянул пацан, — подходил ко мне. Говорит, десять тыщ дам, если я ему помогу вещи унести. А я ему сразу по чесноку сказал: в жопу иди, лох педальный!
— Угу. Сегодня?
— Не-е, — он закивал. — Вчера, я здесь торчал, просил, чтобы пожрать дали, — он показал на шашлычную. — Ашот обычно добрый, а вчера у него зубы болели, настроение плохое, он мне поджопник выдал, — пацан потёр зад. — А я ему по чесноку сказал, что он чер…
— Понятно, — перебил я. — А сегодня шашлычная не работает? Гости большие?
— В натуре, люди серьёзные, — с придыханием сказал он.
— И кто? — я кивнул на машины.
— Там сам Атаман приехал, — он с почтением показал на жёлтый Хаммер. — А с ним — его бугры: Виталя Кривой, Боксёр, Граф и Поджига.
— И Поджига там? — спросил я.
Боксёра и Графа я помнил и их лица видел среди сидящих там. Учту.
— Поджиги не было. Был там ещё какой-то перец модный, на кабанчике приехал, — пацан показал на Мерс. — Седой такой. Они там перетирают между собой.
— Это же не территория атамановских.
— Ну так и Налим пришёл, — сказал пацан. — А он тут всё держит, без его ведома на его землю даже Атаман и Тунгус с Дядей Ваней не сунутся.
— Ладно, держи, знаток, — я сунул купюру. — Пошли, Костян, — я махнул ему рукой, и он подошёл ко мне.
Ладно, смотрим дальше. Значит, с Режиссёром придётся делать плохой вариант. Большой джип и мерс тем временем уехали, я собрался было идти к машине, чтобы забрать парней из депо.
Но не вышло.
— Вон он! — вдруг завопил Чеснок неприятным высоким голосом, показывая пальцем в дальний угол парка. — Вон он, тот пидрила!
Eпрст! Спугнул!
Я только успел заметить, как блеснули очки на солнце и фигуру с кожаным портфелем в руках. Но Барсуков знал, чем для него опасное такое обвинение, поэтому принял единственное верное решение — бежать!
Мы с Костей рванули следом за ним. Сука, быстрый! А ведь Барсуков, гад — бывший физрук, работал в детдоме, в молодости занимался лёгкой атлетикой, а сейчас — тренер по вольной борьбе у подростков, не пьёт и не курит, и брюхо ему бегать не мешало.