Я уселся на кровать в ногах у девушки, вздохнул:

— Я знаю девочку, которая до тринадцати лет занималась танцами. Не потому что родители погнали в какой-то кружок, чтобы она не мешалась под ногами. Ну, или, как это бывает — пытались через неё закрыть какие-то свои гештальты. Нет, она занималась этим сама, по зову сердца. Её зовут Саша, и я очень надеюсь, что сейчас у неё всё в порядке.

— Будет какое-то «но», да? Я не уверена, что хочу слушать эту историю.

— Тебе нужна эта история. Человеческие тела, Лен, удивительны. Просто поверь мне, я знаю, о чём говорю. Иногда просто не верится, на что способен человек, что он может выдержать, преодолеть. И в то же время, человеческие тела невероятно хрупки. С Сашей не произошло никаких душераздирающих историй с авариями, смертями. Ни офигевших мажоров на «Гелендвагене», ни удолбанного водителя такси в конце двадцатичасовой смены — ничего такого. Она просто упала с лестницы. Так иногда бывает — просто оступилась. Но, она сломала позвоночник, и ей парализовало ноги.

Лена закрыла глаза, у неё задрожали губы. Я не остановился:

— Саше было тринадцать лет. И, знаешь, родители ничего не могли с этим сделать — девочка закрылась, потеряла интерес к жизни. Психиатры и антидепрессанты разве что помогли сгладить истерики. Она будто добровольно превращалась в овощ. И тогда её дед — очень хороший мужик, пусть и крепко так контуженный — уговорил отдать её на лето к нему. Семёныч — друг моего отца, мы с ним вместе владеем турбазой, совмещённой с маральником. Ну, как — я пришёл практически на всё готовое, но хорошо так вложился в дело деньгами. Вот к нам в маральник Семёныч Сашу и привёз.

— Никит, — сказала Лена тихо. Голос у неё осип. — Я всё поняла. Пожалуйста… Я люблю детей, и… Просто давай ту часть, где у неё всё хорошо, она пережила это — и я тоже переживу, потому что у меня вообще фигня рядом с её проблемами?

— А мы так точно не запорим весь воспитательный эффект от беседы?

— Я всё поняла. У Саши всё хорошо?

— Если повезёт, вы даже познакомитесь. Она сейчас на турбазе, это или в соседнем осколке, или максимум через один от нас. Семёныч сделал для неё переноску, таскал на спине по лесу. Водил кормить маралов, козлят показывал — она очень их любила до несчастного случая. Юля приехала, они всегда хорошо ладили. Саша, в общем-то, была такая же язва хитрая, как Юля. Только, ничего не помогало, пока она не услышала, что я хочу купить щенка.

— Это… Это твой Буран был?

— Угу, Саша со мной попросилось. Ясное дело, поехали толпой — Семёныч и Юля тоже захотели с нами. Саша в первый раз сама что-то попросила, о чём речь вообще? Ну, и она сама выбрала щенка. Скорее всего, потому что он ей её саму и напомнил — самый маленький и слабый в помёте, он даже сидел отдельно от остальных, чтобы не обижали. И дрожал, понимаешь, как самая тощая чихуа-хуа.

— Буран?

— Ага. Сашка мне-то первое время моего же пса отдавать не хотела. Может, даже совсем бы его у меня отработала — но как хаски в городскую квартиру заберёшь? Так что, мы чуть позже сошлись с ним в настоящей мужской дружбе, а до этого Саша его, как ребёнка родного тискала. Кутала, кормила с бутылочки…

— Так она смогла принять инвалидность?

— Да, ей полегчало. У нас она каждое лето проводит теперь. Ну и, Буран её до сих пор обожает. Что сказать, мы друганы просто, а Саша — мамка его.

Лена улыбнулась — так тепло, что даже смертельная усталость как будто бы ненадолго оставила её лицо.

— Значит, Буран ещё больший герой, чем я думала… Ладно, Никит, прости. Ты прав, я зря расклеилась. Да и ребятам лучше видеть, что я остаюсь сильной. Всё таки, они младше, и это я должна поддерживать их боевой дух.

— Верно. Давай-ка теперь ногу твою посмотрим. И, раз уж ты в баню не пошла — сменим повязку, промоем рану и всё вокруг от этой вонючей дряни оботрём.

— Может, ты перестанешь называть меня вонючей? — надо же, в голосе за наигранной обидой прозвенела сталь.

— Это, Лена — медицинский факт. Вот детокс закончится, и ты будешь свежей, благоухающей — и далее по списку нравящихся тебе эпитетов. А пока что есть, то есть.

— Ладно, сладкоголосый дьявол, — буркнула она. — Пока что ты выкрутился, но я всё запомнила. Просто имей в виду.

— Хорошо.

Её нога выглядела гораздо лучше. Опухоль сошла полностью, ранки от укуса затянуло коростами, чернота пропала совсем, развалившись на множество разноцветных синяков.

Я аккуратно протёр бедро марлей с хлоргексидином, собрав липкий химический пот — он осел на кусочке белого бинта грязными жёлтыми разводами.

Укус снова залепил — пусть будет закрыт, чтобы никакая дрянь не попала. Но, в общем и целом, Сметана явно выздоравливает, навык и поднятая до максимума выносливость порешали. Слабость, видимо — побочный эффект от её исцеления, организм все ресурсы пустил на борьбу с ядом.

— Ладно, — я поправил подол её юбки, спрятав от глаз стройную ногу. — У меня есть разговор. Что ты можешь сказать про Шенга? Честно, я не очень-то раскусил этого парня. Он спокойный, может сохранять хладнокровие, когда надо. Но, интерес к прокачке у него какой-то слишком нездоровый, даже детский, блин. Как у четырнадцатилетнего пацана восторженного. Ну и, честно — мне кажется, парень не очень умён.

Дверь была закрыта, парни нас услышать никак не могли, так что все свои мысли я вывалил прямым текстом.