По крайней мере, я чувствовал жизнь! А еще – какую-то железную штуковину, которая впивалась мне в бок! Пошарив рукой, я обнаружил черенок от грабель или другого садового инструмента, распознать который не представлялось никакой возможности. Само навершие обломалось, остался только металлический обод с огрызком железяки…

Я решил использовать черенок как посох: оперся и встал, ощутимо покачиваясь. Крутило ноги, кружилась голова, сердце стучало как сумасшедшее, позвоночник грозил высыпаться через задницу на газон. Организм стонал и выл, но я привычно задвинул эти стоны и вытье в самый дальний уголок сознания и заковылял прочь, к таким близким и таким далеким стволам сосен, которые качались и скрипели под ударами стихии. С усилием я переставлял ноги, заставлял себя дышать, опираться на посох – и идти дальше. Плоть слаба, дух животворит!

Хлестал дождь, гром гремел не переставая, молнии разрезали ночную тьму. Меня била крупная дрожь, я чувствовал, что вот-вот сдамся, и потому на самой лесной опушке остановился, задрал голову вверх, в это грозовое небо, подставляя лицо струям ливня, и захрипел так громко, как был только способен:

– Я ведь неплохо держался, да?! Я классно держался, слышишь? Я сделал всё, что успел!

И вдруг какой-то нечеловеческий, глубокий голос, исходящий то ли с самых небес, то ли из подземных глубин, пророкотал:

– О да, Георгий. Ты очень неплохо держался!

– Кто здесь? – Ничего менее идиотского мне в голову не пришло.

– А есть ли разница? Он позволил мне предложить тебе еще поработать, и этого – довольно, – ответил голос.

– «Он»? Кто – он? Где ты? – Я почти на ощупь добрался до ближайшей сосны, уперся спиной в сырой ствол дерева и выставил перед собой этот дурацкий черенок то ли от граблей, то ли от вил. – А ну – покажись!

– Он… Тот, кому ты кричал. Тот, кого ты спрашивал, – откликнулся мой собеседник. – Тот, на кого ты злишься.

Почему-то я ни разу не подумал о том, что сбрендил. Слишком часто в последние пару лет я имел дело с пограничным состоянием психики, мне было с чем сравнивать, это точно. Голос казался реальным, настолько же реальным, как шум ветра или грозовые раскаты.

И как вот эта невероятная шаровая молния, которая, прокатившись по ветвям сосен, медленно подлетела и замерла перед самым кончиком моего идиотского, нелепого оружия. Сплетенный из электрических разрядов шар искрил и переливался странным многоцветьем на расстоянии вытянутой руки, и это было самое удивительное, что я видел за свою не такую уж и длинную жизнь.

– Так что насчет того, чтобы снова поработать? – Голос звучал не из сверкающего болида, нет. Отовсюду! Или – прямо в моем мозгу? – Мне ты подходишь гораздо лучше, чем остальные варианты. Определенно – ты умеешь держаться до конца, и это может помочь.

– Сделка с дьяволом? – не удержался я. – Не пойдет. Я играю за другую команду.

– А-ха-ха-ха! Смельчак, да? Молодец, молодец… Я предлагаю тебе здоровое тело. Новую жизнь. Новый мир. Новые возможности. А ты пообещай мне, что будешь делать то, что умеешь лучше всего и держаться до последнего. А еще – я потребую от тебя одну-единственную услугу взамен… Сразу после перехода.

– «Перехода»? Какого… А впрочем… – В конце концов, даже если я сбрендил, то какая теперь разница? Возвращаться в палату? Ну нет! – Но я не собираюсь делать подлости, слышишь?

Жить хотелось страшно. А замершая перед моим лицом шаровая молния служила прямым доказательством: творится нечто невообразимое, мистическое, запредельное. Если мне и могло помочь хоть что-то, то это было именно то, что здесь и прямо сейчас происходит! И плевать, что я всегда представлял себе встречу с высшими силами несколько по-другому…

– Даже перед лицом смерти хорохоришься и морализируешь? Молодец, молодец… Подлость ты не совершишь. Ты совершишь величайшую милость, даруешь страдающему существу свободу! Соглашайся! Считай – тебя заметили, заметили, как ты держался!

– Да!

– Что? – обрадованно удивился голос.

– ДА!

– Третий раз переспрашивать не буду. Помни – одна услуга! Ты обещал!

Шаровая молния рванулась мне в самое лицо, и я попробовал отшатнуться и ударился затылком о ствол дерева… А потом все заполонил яркий-яркий свет.

Я открыл глаза и выдохнул. По-прежнему громыхала гроза, но дождь слегка поутих. Болел затылок – похоже, я сильно приложился о сосну! А больше… Больше ничего не болело! И я не слышал своего сердца! Это было очень странно: его грохочущий ритм сопровождал меня уже последние три или четыре месяца, а теперь – я не слышал! С испугу даже приложил два пальца к сонной артерии и различил четкий, мерный стук: тах, тах, тах… Шестьдесят, может быть – семьдесят ударов в минуту. Фантастика!