Стоило мне подумать о запахах, гуляющих по полицейскому участку, как в голове сразу возник закономерный вопрос: что такое, блин, «карболка» и откуда я вообще знаю это слово? Мысленно покрутил его, пытаясь понять, почему именно оно мелькнуло в голове. Не понял. Похоже, снова какие-то посторонние воспоминания.

А вообще, любопытно, конечно. Почему меня буквально клинит на запахах? В прошлой жизни не обращал на них столько внимания. Правда, в прошлой жизни не приходилось шляться по ментовкам и ночевать на улице, да и в чужие тела я тоже, как бы, не прыгал прежде.

У высокой деревянной конторки стоял хмурый усатый мужик, чисто предположительно, унтер-офицер, которому мой конвоир что-то коротко доложил. Я не вслушивался, если честно. Крутил головой, с интересом рассматривая обстановку.

Интерес, само собой, имел в своей основе исключительно любопытство. В конце концов, не каждый день попадаешь в прошлое.

Рядом с конторкой топтался еще один человек – сухопарый мужчина в приличном, хоть и потертом пальто, с бегающими глазками, нервно теребящий в руках котелок.

– О-о-о-о-о… Господин Горецкий. А вас какими ветрами занесло? – Удивился городовой, заметив мужика. – Давно ли скупщики краденого имущества изволили сами, своими ножками в полицейский участок являться?

– Господин унтер-офицер, попрошу! Что за инсинуации?! Горецкий – законопослушный гражданин.

Мужик с котелком возмущённо вскинул голову и попытался изобразить оскорблённую невинность, отчего-то рассуждая о себе самом в третьем лице.

Вышло у него это, прямо скажем, очень хреново. Имею в виду, невинность. С первого взгляда было видно, что на Горецком клейма негде ставить. Это, наверное, профессиональное у меня – чувствовать аферистов на расстоянии. Как говорится, рыбак рыбака…

Заметив недовольный взгляд городового, который не оценил его гневных фраз, Горецкий тут же сбавил тон и подавшись вперед, громким шёпотом заявил:

– Пришёл в поисках справедливости. Вы же знаете, Петр Алексеевич, у меня ломбард. Скромный такой, небольшой. Так вот, представьте себе, повадилась какая-то дрянь таскать вещички под носом у вашего покорного слуги. А это, знаете, ни в какие ворота не лезет. До позднего вечера весь в делах был, а потом смотрю – бусы опять пропали! Вот и пришел, на ночь глядя.

– Согласен. – С серьёзным видом кивнул городовой, или Петр Алексеевич, как его назвал скупщик. – Невиданное дело. Одно ворьё у другого ворья наворованное крадёт. Черт знает что!

– Вот вы все издеваетесь… – Горецкий смешно сморщил лицо, будто собирался заплакать. – Всё ведь нажито непосильным трудом.

– Куртка кожаная, две штуки… – Машинально выдал я себе под нос.

Не удержался, честное слово. Владелец ломбарда с его нытьем до ужаса напомнил мне сцену из старого фильма.

Говорил я тихо, очень тихо. Совершенно не рассчитывал, что мое высказывание вообще кто-нибудь услышит. Однако невинная фраза, а вернее звук голоса, привлек внимание всех присутствующих.

В помещении повисла пауза.

Со стороны мужика, стоявшего за конторкой, она была вопросительной. Мол, это что за клоун и откуда он взялся? Со стороны городового, приведшего меня в участок – этот кусок дерьма еще и разговаривает?

Но самой впечатляющей выглядела пауза, которую выдерживал Горецкий. Впрочем, как и его изменившееся лицо.

Стоило владельцу ломбарда увидеть мою физиономию, он словно воздухом подавился. Из него даже звук такой вылетел, будто кто-то невидимый наступил ногой на резиновую игрушку.

Затем во взгляде Горецкого мелькнул страх. Причина этого страха была мне непонятна. Я – оборвыш с улицы, не старше семнадцати лет. Что могло в моей роже, напоминавшей сейчас кусок отбитого мяса, напугать человека, который скупает краденое? Вряд ли у господина Горецкого настолько тонкая душевная организация, чтоб он впечатлился моим помятым лицом без весомого повода.

– Простите, господа офицеры… то есть унтер… да… извиняйте… – Произнес вдруг Горецкий растерянным тоном. – Вот ведь дурень я старый… Вспомнил. Сам переложил те бусы… И тот кулон тоже. Запамятовал просто…

Он бросил на меня еще один мимолетный, испуганный взгляд. Затем недовольно поджал губы и тихонечко, вдоль стены, начал передвигаться в сторону выхода. Как только дверь оказалась в шаговой доступности, Горецкий очень поспешно рванул на улицу, плотнее запахивая на ходу пальто.

– Я не понял… – Протянул Петр Алексеевич, задумчиво уставившись сбежавшему Горецкому вслед. – А что это такое было? А? Лядов, скажи, что это?