Я о чем-то задумался, но вдруг понял, что радостные возгласы сменились криками ужаса. Пираты. Они поджидали нас в засаде на подходе к бухте, преграждая любому кораблю проход в порт. Их корабль был небольшим, с высоким парусом и длинным, узким корпусом, а его острый нос напоминал рыбу-меч. И самое главное – он двигался гораздо быстрее нашего, в трюмах которого находился груз, а на палубе – множество пассажиров. Пиратское судно шло нам навстречу со скоростью акулы.

Я уже говорил, что Ситир обычно спала, свернувшись клубочком, одновременно отрешившись от мира и внимательно следя за всем вокруг. Именно этим она занималась, когда появились пираты, – спала на дощатой палубе, словно младенец. Все пассажиры, как один, немедленно сгрудились вокруг нее, упали на колени и со стонами стали умолять ее заступиться за них. Однако она только повернулась на другой бок и опять свернулась клубком, как кошка возле очага.

До нас уже доносился вой десятков пиратских глоток, потому что они были уже очень близко, а она продолжала дремать, не обращая внимания на зовы о помощи. Ее невозмутимость не могли нарушить ни мольбы мужчин, ни слезы женщин, ни плач детей.

Пираты были жуткой сворой морских волков. Их корабль расположился бортом к нашему, и эти полураздетые негодяи с платками или тюрбанами на головах грозили нам копьями и топорами и грозно завывали, чтобы внушить нам ужас. Должен заметить, что в тот момент меня поразило в их поведении неожиданное сочетание жестокости и сладострастия, словно для этих бандитов вооруженный абордаж был неким подобием совокупления. Я сказал себе, что, наверное, совокупление было для них не более чем захватом чужого тела.

Я решил, что все потеряно. Ты, вероятно, думаешь, дорогая Прозерпина, что, будучи самым богатым из пассажиров, я мог не опасаться за свою жизнь: пираты предпочли бы получить за меня выкуп, а не убивать. Так бы оно и случилось, если бы моим отцом был кто-то другой, но сын Марка Туллия Цицерона не мог себе позволить такое унижение: он не мог сдаться в плен, и тем более таким ничтожествам. Лучше смерть!

В любой трагедии есть место комической нотке; несмотря на охватившее меня отчаяние, мне не хватило смелости вонзить меч себе в грудь, поэтому я протянул рукоять меча Сервусу, направил острие на свое сердце и закричал театрально:

– Убей меня! Это мой последний тебе приказ!

Однако Сервус неторопливо и осторожно отвел оружие в сторону.

– Доминус, если ты хочешь заколоться, было бы неплохо сначала вынуть меч из ножен, – сказал он. А потом сразу продолжил очень спокойно, не дав мне возможности осознать смехотворность моего положения: – Кроме того, доминус, это не потребуется, не беспокойся.

Ибо как раз в тот момент, когда нам показалось, что все пропало, случилось вот что: Ситир потянулась, вытянув руки и ноги настолько, насколько ей позволяли сухожилия, точь-в-точь как котенок, который спал слишком долго. Потом в три молниеносных прыжка она взлетела на планширь, уцепившись за снасти одной рукой.

Ее прекрасное, нагое и мускулистое тело оказалось у всех на виду, словно ее фигура воспарила в воздухе. Мы, пассажиры, видели большой крест на ее спине, а пираты – тот, что украшал грудь. И неожиданно они онемели.

Их дикие крики мгновенно смолкли, словно их одолело удушье. Пираты не могли отвести глаз от огромного креста, и растерянное выражение их лиц казалось даже смешным.

Я никогда раньше не видел, чтобы штурвал крутили с такой скоростью. Их корабль развернулся в один миг и быстро уплыл в море. На нашем корабле раздались восторженные крики. Но ахия внушала всем такое уважение, что никто не осмелился не только обнять ее, но даже упасть к ее ногам.

И знаешь, Прозерпина, что сделала Ситир? Ничего особенного. Она вновь свернулась на сухих досках на корме. Ее молодое тело блестело на солнце, будто намазанное оливковым маслом, а своей бледной кожей она напоминала еще не рожденного дельфина.

Очень скоро мы сошли на берег в порту Утики.

Наверное, трудно было бы найти на свете другой такой вонючий и некрасивый город, как Утика. Пока мы направлялись из порта в резиденцию пропретора [20] , меня занимал один-единственный вопрос: почему в Утике в два раза больше мух, чем во всем остальном мире?

Улицы, по которым мы продвигались, говорили нам о грязном захолустном городе, совершенно не представляющем интереса. Но я устал от однообразного морского пейзажа и перед визитом к пропретору хотел остановиться, чтобы смочить горло и съесть что-нибудь более аппетитное, чем скудная корабельная пища.

Мы вошли в таверну, которая показалась нам достойнее остальных, хотя это заведение тоже было темным и грязным. Говоря «мы», я имею в виду себя и Сервуса, потому что Ситир не пожелала нас сопровождать и пошла дальше неизвестно куда. К этому времени я уже усвоил, что моя власть над ахией чисто номинальна, поэтому я пошутил, как мы это делали в Субуре.

– Ты могла бы, по крайней мере, сообщить, где тебя искать, – закричал я ей вслед. – Просто так, на всякий случай: вдруг кто-нибудь решит меня убить.

Она даже не обернулась.

– Доминус, не переживай, – утешил меня Сервус. – Если она тебе понадобится, то не замедлит явиться.

Даже таверна в Утике доказывала, что это заурядный и скучный провинциальный городишко. Самым изысканным блюдом, которое мне предложили, оказались перепелки в остром соусе, приготовленные весьма неумело. Кроме того, прямо за обедом ко мне стал приставать какой-то паренек, предлагая свои эротические услуги и желая подарить мне себя в полную собственность! Поскольку меня его предложение вовсе не заинтересовало, он попытался стырить мою сумку, но Сервус, бывший начеку, громко закричал, пятеро носильщиков паланкина вошли в таверну и схватили воришку. Я не стал их останавливать, и они задали негоднику трепку. Поскольку делать мне было абсолютно нечего, я завел с ним разговор, продолжая обгладывать перепелиные окорочка и пить скверное вино: