– Как тебя зовут?

– Куал.

У него были тонкие волосы такого же черного цвета, как его глаза, и кожа оттенка красноватой глины. Он был похож на одну из карикатур с египетских пергаментов.

– На твоем месте, Куал, я бы сменил профессию: когда ты воруешь, тебя бьют, а когда пытаешься предлагать услуги содомита, тебя игнорируют, – сказал я ему.

– На самом деле я был пастухом, но потерял свое стадо, – объяснил он.

– Как может пастух потерять все стадо сразу? – поинтересовался Сервус.

– Оно убежало.

– Убежало? – переспросил я. – Если овцы от тебя убежали, то и пастух из тебя никудышный.

– Разреши мне стать твоим рабом, доминус! – внезапно вернулся он к своему первоначальному предложению. – Я хочу, чтобы ты стал моим хозяином!

– Но почему ты хочешь потерять свою свободу? – На минуту мной овладело любопытство.

– Я хочу уехать из Африки!

– Пошел вон.

И тут нашим глазам предстала сцена совершенно неожиданная и потому удивительная: Куал упал на колени и стал целовать мне ноги, плача и стеная.

– Доминус, доминус! – кричал он. – Возвращайся в Рим и возьми меня с собой на корабль! Беги из Утики! Ты не знаешь, что здесь происходит!

Пятеро носильщиков отогнали его подальше от меня ударами палок. «О времена, о нравы!» – как сказал бы мой отец: в римском обществе были люди настолько обездоленные и нищие, что даже свобода превращалась для них в непосильную ношу. Но неожиданный порыв этого смуглого паренька и искренность его отчаянных криков меня взволновали. Что могло внушить ему такой ужас? Я рассмотрел его повнимательнее, когда он шел к дверям: все его достояние в этом мире – пухлые губы да потрепанная набедренная повязка, такая узкая, что едва прикрывала гениталии. Мне почти стало его жалко.

Чуть позже я предстал перед наместником провинции, пропретором Силом Нурсием. Не стоит и говорить, Прозерпина, что имя Цицерона открывало множество дверей. Нурсий обнял меня, как родного, и, чтобы оказать мне особую честь, проводил меня в свои частные покои.

– Прежде всего, – заявил он, как только мы устроились в комнате, – я хочу, чтобы ты передал своему отцу мои самые искренние поздравления в связи со спасением Республики и с великой победой при Пистое.

В рассказах о заговоре Катилины фигура моего отца приобрела такой вес, что Нурсий верил, будто Цицерон собственной персоной возглавил войска во время битвы. Отец научил меня ценить правду, и поэтому я любезно возразил ему:

– По-моему, пропретор Нурсий, расстояния несколько искажают реальные события.

И я кратко описал, как все происходило на самом деле, нисколько не умаляя заслуг моего отца. Потом мы заговорили о цели моего приезда в Африку: я спросил его о мантикоре и слухах, распространявшихся о чудовище. В ответ на мои слова Нурсий выразил совершенно искреннее удивление.

– Какая еще мантикора? Здесь, в моей провинции? – сказал он. – Представь себе, до тебя никто не говорил мне об этой новости. Мы живем в Африке, и здесь можно встретить самых странных тварей, но откуда тут взяться мантикоре? И вдобавок почему именно эта зверушка вызывает такой интерес?

– Дело в том, – попытался оправдаться я, – что, согласно мифам и легендам, появление мантикоры предвещает крах какого-нибудь важного политического института.

– Но мифы и легенды – это не более чем мифы и легенды, которые человеческий разум принимает для своего развлечения и увеселения, а вовсе не потому, что в них заключена истина.

Мне нечего было ему возразить по той простой причине, что я был с ним полностью согласен.

– И ты уверен, что такая зверушка действительно появилась? – уточнил он из простой вежливости. – И именно в моей провинции?

– Мой отец уверен, что его информировали правильно.

– Дело в том, Марк, – сказал Нурсий снисходительно, повторяя мои собственные слова, произнесенные всего несколько минут назад, – что расстояния несколько искажают реальные события.

И на этом наша беседа в основном завершилась.

Нурсий настоял на том, чтобы я остановился на принадлежавшей ему вилле на окраине Утики. Я не стал с ним спорить и благодаря прекрасно обученным носильщикам паланкина прибыл туда очень быстро.

Как все римские виллы, это был большой крестьянский дом, окруженный оливковыми деревьями и пшеничными полями, но более роскошный и величественный. Нурсий редко им пользовался: иногда устраивал там празднества или частные церемонии, а иногда размещал важных гостей вроде меня.

В тот вечер, когда я ужинал, появилась Ситир, которой не стоило никакого труда меня разыскать, войти в трапезную и приблизиться. Нурсий, само собой разумеется, прислал пару стражников, чтобы охранять ворота виллы и обеспечить безопасность сына Цицерона, но никто из них не решился преградить путь ахии.