– Нет! – закричала Мария, не заботясь о последствиях. – Я законная дочь короля и его законная наследница. Я готова считать Елизавету сестрой, но принцессой – никогда!

– Своеволие и непокорность навлекут на вас гнев короля! – гаркнул Норфолк. – Я в жизни не видел такой неблагодарной и непочтительной дочери.

Марию трясло как в лихорадке, но она оставалась непоколебимой:

– Я подчинюсь лишь решению папы, и я не верю, что оно уже вынесено.

В разговоре наступила пауза, причем достаточно длинная, чтобы Мария поняла: стрела попала в цель.

В тот раз они уехали, но вскоре вернулись, причем Норфолк был настроен более решительно. Он громко откашлялся и произнес:

– Я говорил с королем о вашем упрямстве, миледи Мария, и он велел передать, что вам запрещено пользоваться титулом принцессы, а ваш двор должен быть распущен. Вы уже не в том возрасте, чтобы нуждаться в учителе, в связи с чем доктора Фетерстона освободят от его обязанностей.

– Нет! – Мария пошатнулась, словно от удара, и ей пришлось схватиться за стул, чтобы устоять на ногах. – Они не могут так со мной поступить! Где я буду жить?

– Желание короля – закон. Он хочет, чтобы вас отправили в Хатфилд прислуживать принцессе Елизавете. Ее двор будет сформирован там в декабре.

Марии казалось, что она вот-вот лишится чувств. Она потеряла дар речи. Все обернулось даже хуже, чем она ожидала, поскольку свита Елизаветы в основном состояла из сторонников Болейнов, и все они были врагами Марии.

– Ну и когда будет распущен мой двор?

– Скоро, – лаконично ответил Норфолк.

Леди Солсбери выступила вперед, ее лицо было белым как мел.

– Милорд герцог, а мне разрешат остаться с принцессой?

– С леди Мэри! Этот титул запрещен. – (Леди Солсбери явно собралась возразить, но в результате молча склонила голову. Мария знала: как только Норфолк уедет, воспитательница нарушит запрет.) – А вам, миледи, поручено доставить драгоценности леди Марии. Их потребовала ее милость королева.

Мария буквально задохнулась от подобной наглости.

Глаза леди Солсбери гневно вспыхнули.

– Чтобы я отдала драгоценности принцессы женщине, являющейся позором христианского мира! Даже и не надейтесь!

Норфолк смерил ее злобным взглядом:

– А вот за это, мадам, вы тоже уволены.

Мария увидела, что леди Солсбери съежилась, как от удара.

– Прошу прощения, милорд, но я была шокирована подобным требованием. Умоляю, позвольте мне остаться с Марией!

– Нет! – Норфолк оставался неумолим. – Возвращайтесь к себе в поместье, миледи.

– Я буду прислуживать ей за свой счет, – не сдавалась леди Солсбери.

На глаза у Марии навернулись слезы. Она не могла потерять воспитательницу, ведь та была ей словно вторая мать.

– И само собой, поощрять ее строптивость! – парировал герцог. – Нет, миледи, вы сейчас подчинитесь приказу его милости, да и потом тоже.

В ту ночь они горько рыдали в объятиях друг друга. Мария льнула к леди Солсбери, держась за нее, как утопающий хватается за соломинку.

– Не знаю, как я буду без вас жить, – всхлипывала Мария.

– Для меня это тоже будет нелегко, – шмыгнула носом леди Солсбери. – Но вы должны знать, что я каждый день буду молиться за вас и мысленно всегда буду с вами. А если я смогу оказать услугу вам или королеве, вашей матушке, то за мной дело не станет.

Последовавшие за этим недели были омрачены обрушившимся на них несчастьем и пролетели слишком быстро. Вскоре вещи Марии начали упаковывать, а дом – готовить к закрытию. Один за другим его покидали слуги, прощание с некоторыми из них надрывало душу. Мария из последних сил старалась быть любезной, не теряя самообладания. Эти люди служили ей годами, некоторые всю ее жизнь, и было невыносимо больно смотреть, как они уходят. Она настолько погрузилась в свои страдания, что почти не обратила внимания на принесенную Генри Поулом новость о женитьбе герцога Орлеанского на Екатерине Медичи, дочери герцога Урбино.

Очень скоро не будет никаких новостей от Генри Поула, как и от кого бы то ни было. Не будет ни уютных вечеров с леди Солсбери у горящего очага, ни интеллектуальных дискуссий с доктором Фетерстоном. Она останется одна как перст, отрезанная от мира, во враждебном окружении.

И вот пришел день Рождества – день, наступления которого она страшилась. Сегодня она попрощается со своей прежней жизнью, со всем, что было привычно и нежно любимо. Закутавшись в меха для защиты от декабрьского ветра, Мария стояла посреди двора в ожидании носилок, в которых ее должны были доставить в Хатфилд. Леди Солсбери пришлось поддерживать воспитанницу, иначе та, находясь в расстроенных чувствах, непременно упала бы. Привычное спокойствие покинуло даже провожавшего ее доктора Фетерстона. Мария увидела слезы в его глазах.