Мария испытала благоговейный страх при виде твердыни Ладлоу. С высокими башнями и толстыми стенами, Ладлоу походил на мифический замок. После долгих дней пути утомительное путешествие подошло к своему завершению, и, положа руку на сердце, Мария была рада, что наконец прибыла на место.

Леди Солсбери проявила редкостную доброту и сострадание. Она обнимала воспитанницу, когда та плакала, тоскуя по матери, и отвлекала девочку, загадывая загадки, играя с ней в слова и показывая местные достопримечательности. Мария не подозревала, что у отца настолько обширные и прекрасные владения, и тем не менее ей страстно хотелось вернуться в Ричмонд, или в Гринвич, или в чудесный загородный дворец Хэмптон-корт, который кардинал построил для себя, но, сделав широкий жест, в этом году подарил королю.

Когда они устроились в роскошных, просторных покоях замка и суета распаковки багажа осталась позади, леди Солсбери распорядилась подать сытный ужин, а затем отправила свою подопечную, у которой уже слипались глаза, в постель.

Начиная со следующего дня у Марии уже не оставалось свободного времени, чтобы скучать по прежней жизни. Ее одевали так, как подобает принцессе, и учили держаться с королевским достоинством. Занятия с доктором Фетерстоном возобновились сразу же по приезде, причем наставник с ходу задал Марии множество упражнений по латинскому и французскому языкам. После обеда леди Солсбери водила свою воспитанницу на продолжительные прогулки по садам и окрестностям замка. Затем снова начинались уроки, несмотря на просьбы леди Солсбери не перегружать Марию. После занятий она упражнялась в игре на вёрджинеле. Ужин, как и обед, отличался изысканностью: каждое блюдо было прекрасно приготовленным и аппетитным. Во время трапезы Марии следовало вести оживленные разговоры с леди Солсбери и сидевшими за столом придворными. После ужина Мария играла со специально отобранными для нее девочками. И когда она оказывалась в своей спальне, то чувствовала себя слишком усталой, чтобы плакать в подушку.

Рука матери чувствовалась повсюду. Марии прислуживали с надлежащим почтением, ее покои содержались в идеальном порядке, короче говоря, здесь делалось все для создания комфортных условий и поддержания хорошего настроения принцессы. Она, конечно, тосковала по дому, но тоска эта была вполне терпимой. Да и вообще, до Рождества осталось всего ничего, а рождественские праздники она собиралась провести при королевском дворе, в глубине души надеясь уговорить родителей позволить ей остаться дома.

Однако мужество покидало Марию, когда она читала регулярно приходившие письма от матери. Марии было больно видеть, что разлука убивает ее драгоценную матушку. И все же королева радовалась успехам дочери, о которых получала подробные отчеты, и особенно прогрессу в латыни и каллиграфии. Всякий раз, как Мария видела до боли знакомый почерк, к горлу подступали слезы.

Тем не менее ей ничего не оставалось, как крепиться и набираться терпения. Она училась быть стоиком и считала дни до того момента, когда сможет воссоединиться с семьей.

Мария была счастлива видеть появившиеся вдалеке башни и островерхие крыши Гринвича. Впереди ее ждали целых две недели с родителями.

Как здорово оказаться сперва на руках у отца, а затем – в объятиях любящей матери! Забыв о достоинстве, Мария льнула к родителям прямо на глазах у придворных. Впрочем, какое это имело значение! Король и королева безмерно радовались встрече с дочерью, и все вокруг сияли улыбками.

Золотые деньки пролетели в вихре веселья, танцев, праздников и рождественских песнопений. Были еще игры в жмурки и в прятки, а также новогодние подарки. А затем наступил момент, которого так страшилась Мария: прощание с родителями, унылая перспектива длинного путешествия и мрачный, холодный январь впереди.

– Не плачьте, – сказал отец. – К Пасхе вы уже снова будете здесь. Время пролетит незаметно.

В те короткие холодные дни Мария, съежившись перед камином, делала уроки, заданные ей доктором Фетерстоном. А когда выпал первый снег, закуталась в меха и выбежала во двор, но поскользнулась на льду и упала, ушибив колено, и это положило конец прогулкам. Вынужденная сидеть в четырех стенах, она находила утешение лишь в книгах и музыке. К счастью, доктор Фетерстон и леди Солсбери согласились несколько ослабить строгие правила мэтра Вивеса насчет допустимых для чтения книг, и Марии разрешили открыто наслаждаться легендами о короле Артуре.

С наступлением весны настроение юной принцессы слегка улучшилось, ведь ее ждала скорая встреча с двумя самыми любимыми людьми. Мать написала, что ждет не дождется приезда дочери и время тянется мучительно медленно.

Однако, к ужасу Марии, леди Солсбери принесла печальные новости о свирепой вспышке эпидемии чумы в Лондоне и о том, что отец запретил дочери покидать Ладлоу. А значит, ей не удастся прибыть к королевскому двору к пасхальным праздникам. Как же она плакала!

Мария всей душой рвалась к родителям и страшно боялась за них. Она оказалась отрезанной от своей привычной жизни, что было ужасно. Но мать в своих письмах уговаривала ее набраться терпения и целиком посвятить себя учебе. «Запомните, дочь моя, мы никогда не попадем в Царство Небесное, кроме как через горести», – писала Екатерина. Доктор Фетерстон напомнил своей ученице, что она должна учиться у своих советников управлять государством, ведь в один прекрасный день ей придется стать королевой. Мария изо всех сил старалась интересоваться делами Уэльса и Валлийской марки, а также разбираться в политике. Леди Солсбери придумывала игры и забавы, чтобы отвлечь воспитанницу и скрасить ей часы досуга.

Дни переходили в недели, а недели – в месяцы. Ни слова не было сказано о том, что она приедет к королевскому двору на Рождество, и Мария начала опасаться, что из-за эпидемии чумы ей придется остаться в Ладлоу. Но вот в ноябре – о радость! – ее вызвали ко двору, и Мария, приплясывая от счастья, бросала на кровать свои любимые платья, готовая паковать вещи к отъезду. Она уже не могла сосредоточиться на уроках, и доктор Фетерстон, в конце концов сдавшись, достал шахматы.