— Воды почти не осталось, каждый раз забираем вместе с песком.

— Может, можно прокопать глубже?

— Есть ли смысл…

— Скорее, налейте мне водички!

— Да погоди ты! Дай хоть отстояться.

— Наверное, надо еще снизить норму. Если, не дай боги, вычерпаем всю…

Пусть Шеннон и заключил сделку, поставив на небезразличие людей, откуда ему было знать, прав ли он? Подходя к колодцу, видя отчаяние этих людей, пытающихся бодриться, он был почти уверен, что воды от них не допросишься. Своим не хватает, тут не до чужих ртов!

Но, увидев незнакомца, все воодушевились, засуетились, и первым дали ему напиться.

А затем пришел Хан Лай. И Шеннон видел, что он вновь думает о себе, как о человеке, но внешний вид его при этом мало кого мог обмануть. И вновь деревенские заставили его обмануться в ожиданиях: никто не закричал, не испугался, даже не обратил внимания, будто перед ними стоял всего лишь их неопрятный сосед.

И тогда Шеннон понял, как Хан Лай смог прожить бок о бок с ними столько лет, обманывая сам себя.

— Одна твоя часть ненавидит деревню Деу. Другая — хочет жить с ними как обычный сосед. Думаю, ты мог бы продолжать так еще долго, особенно теперь, когда новый источник воды найден и люди не умрут от жажды. Но страдают не только люди.

Хан Лай закрыл лицо руками (или тем, что от них осталось), долго стоял так, будто сдерживая слезы, а затем громко расхохотался.

Люди у родника настороженно оглянулись на стоящих в стороне Шеннона и Хан Лая, но, решив, что последний смеется над какими-то словами приятеля, вновь отвернулись.

— Какая ирония! — зло выдавил Хан Лай. — Я пытался умертвить их всех! И при этом я же оказался столь слаб, что сошел с ума и наслаждался совместной жизнью?! Я?!

— Желание мирного сосуществования — не слабость.

— Я желаю их все убить! Всех!

— Кого именно? — уточнил Шеннон. — Деда Боу? Раздражает, что он никак не уйдет на пенсию и все старается контролировать? Или бабку Гун? Припрятала мед и собралась делиться с домовым, вот старая крыса! Или, может, ту мелкую девчонку? Так бесит, как она пытается быть взрослой и всем помогать!

— Нет, я… Нет!

— Нет? — удивился Шеннон. — Как это нет, они не входят в понятие «все»? А эти у родника? Вон тот рослый, что-то он встал боком и на нас поглядывает, не иначе как смертельной оплеухи захотел.

Хан Лай вновь закрыл лицо руками.

— Ты же понимаешь, что мне не сложно воплотить в жизнь твое желание? — уточнил Шеннон. — Все и так к этому идет, ну неужели думаешь, что один родник поможет? Река пересохнет, сдохшие духи оставят вокруг такую ауру смерти в мучениях, что ничего живого еще лет сто не захочет вырасти в этих местах. Все эти деревенские только промучаются остаток своей жизни, особенно старики, что не захотят искать лучшей доли. Ну да и демоны с ними, они уже пожили свое. Так не милосерднее ли будет дать им умереть сегодня? Тот родник, из которого они берут воду, не отравлен ли он?..

— Что?! — Хан Лай чуть не накинулся на него. — Ты не посмеешь! Ты ведь не демон!!

— Я и не бог. А тебе, мое прелестное существо, стоит определиться, кем ты желаешь быть.

Хан Лай горько рассмеялся.

— Ты напомнил мне, что человеком я был никудышним. Но даже йями нормальным не стал. Часть меня жила только чтобы утопить все кругом в своей боли, но другая часть хотела просто жить. Так сильно хотела, что я не заметил, как обманул сам себя. И знаешь, что в этом всем бесит больше всего? Я ведь был так зол из-за того, что Мин-Мин не стало, из-за того, как именно ее не стало, из-за того, кто был повинен в том, что это произошло. Но в этой своей «человеческой» жизни я всего лишь сделал ее алтарь и продолжал жить обычную жизнь. Жить дальше.

— С жизнью такое бывает. Время невозможно остановить, хотя многие пытались доказать обратное.

Хан Лай фыркнул.

— Ты искал жемчуг, — неожиданно произнес Шеннон. — Но терял ли ты его на самом деле?

Он кивком указал на левое запястье высохшей руки Хан Лая. Там в свете солнечных лучей сверкал браслет из розового жемчуга. Хан Лай тупо уставился на него.

— Н-но… как? Я… я точно помню, что выбросил его в реку, еще тогда, в человеческой жизни… Это… это сожаление было таким огромным, будто больше меня самого. Мне так сильно жаль, что когда-то я сделал это…

— Ты искал все время не для того, чтобы найти. Поиски стали наказанием. Поэтому-то ты и не захотел принимать это, даже когда духи реки нашли для тебя жемчуг. Тебе нужно было продолжать наказывать себя, продолжать «искать». Глупые духи сделали только хуже.

— Глупые духи сделали только хуже… — эхом повторил Хан Лай. — Я почти высушил своей ненавистью реку… Я их всех убил?

— Пока не всех.

— И что мне делать теперь?

— Ты спрашиваешь у меня? — удивился Шеннон.

— Да. Мне умереть? Чтобы спасти деревню от своей ненависти… Да, я ненавидел их долгое время, но вновь захотел стать одним из них, и они меня приняли… Да, это не те же самые люди, их потомки, я даже представить не могу, сколько лет минуло… Но… Но… Я не хочу их прощать, но и убивать не хочу. И умирать тоже не хочу, с той стороны меня не ждет ничего хорошего. Что… Что, если я останусь следить за ними? Со стороны. Убью, если кто-то станет вести себя плохо, и тогда забирай меня.