Это хорошо, но недостаточно.

– Есть и еще кое-что, – продолжил я. – Владимир Анатольевич, простите, но могу ли я попросить вас оставить нас? Прошу вас, не считайте это недоверием, просто есть вещи, о которых должно знать как можно меньше людей.

– Владимир Анатольевич, это – семейное дело, – продублировала нормально Дагмара.

– Князь, я в высшей степени признателен вам за все, что вы сделали для моих сыновей, – прикрепил Высочайшую похвалу Александр.

– Рад стараться, Ваше Императорское Высочество! – козырнул Барятинский и свалил.

– Когда Никки погиб, я много молился за упокой его души и просил Господа направить меня, – поднявшись со стула, я вынул из ножен положенную мне по регламенту шашку.

Победоносцев закаменел лицом и на всякий случай приготовился.

– И Господь откликнулся за мои молитвы, – продолжил я, обхватил лезвие свободной рукой и резко провел по нему.

– Жоржи! – испуганно воскликнула мама.

Пара капель крови сбежали по лезвию и испачкали ковер, я отпустил лезвие и показал рану, которая почти сразу перестала кровоточить:

– Мои слова могут показаться гордынею, но у Господа есть для меня план.

Вытерев рану платком, показал розовую полосу, которая через пару часов рассосется:

– И в мудрости своей он сделал так, чтобы следующего Наследника убить было очень сложно.

Немая сцена, занавес.

Удивительной силы человек Александр – ослабленный переломом и сотрясением мозга, одурманенный опиумом и моими стараниями испытавший чудовищный, двойной шок, он до самого рассвета рулил последовавшим после «исповеди» разговором, засыпая меня вопросами, несколько раз прерываясь на молитвы – в них я само собой деятельно участвовал – и вырабатывая для меня и остальных линии поведения в свете открывшихся фактов.

Началось это долгое обсуждение необычно – с острого приступа религиозного экстаза матёрого мракобеса Константина Петровича Победоносцева, который вогнал моих Августейших родителей классическим приемом «чмокни цесаревичу сапожок». При этом лицо его выражало щенячий восторг, глаза за очками сияли и набухали слезами, а задыхающееся от захлестывающей душу благодати нутро исторгало дрожащие, сбивчивые слова:

– Помазанник! Грядет Великая Россия! Счастье-то какое, Господи! Всегда знал, всегда верил! Спасибо, Господи!

В высшей степени довольный обретением верного до фанатизма, нереально авторитетного и значимого союзника, я наклонился и за плечо поднял обер-прокурора Святейшего Синода на ноги, сопроводив нарочито-простецким, но передающим сердечное расположение и уважение, обращением:

– Встань, дядька. Негоже наставницу будущего Помазанника по полу ползать.

– Виноват, Георгий Александрович! – радостно проорал мне в лицо Победоносцев, в одночасье из одного из важнейших государственных деятелей деградировав до Андреича.

Нет, это неправильно – не деградация, а эволюция!

После этого все трое «зрителей» взяли себя в руки, и время до утра прошло полезно. Перегруз информации был критическим, поэтому от важных решений было решено воздержаться. Одно решение, впрочем, очевидно и так – в моем праве носить титул цесаревича не сомневался никто: многократно доказывал делом. Конкретику обсуждать тоже будем позже, и я не питаю иллюзий – когда шок пройдет, а новая информация уляжется в головах, абсолютного повиновения мне ждать не придется. Я же «молод и горяч», на меня такое свалилось, и даже волшебная регенерация (материальное подтверждение богоизбранности) не заставит маменьку и папеньку жадно смотреть мне в рот. В моем положении очень легко «зазнаться» и «сбиться с пути», и именно на это я бы в их ситуации и давил.

Остатков сил хватило не обидеть Андреича – камердинер проводил меня по моим личным апартаментам и рассказал о том, что в его отсутствие здешние слуги, как водится, «совсем распустились, все в пыли да паутине было, но ничего, я их быстро к ногтю прижму!». Поблагодарив деда – надо будет ему обер-гофмейстера дать, оно и заслужил, и мотивация дорасти до обер-камергера будет – я зарылся в оказавшуюся не такой уж и мягкой перину и с чистой совестью вырубился, увидев во сне скользящие в небесах дирижабли, усыпанные автомобилями улицы сияющих неоном городов и вгоняющую крестьян из глубинки в почти мистический ужас диковину «умнофон».

Проснулся я от собачьего тявканья и жалобных причитаний дежурного слуги Василия – мои лакеи были отпущены на недельную «побывку» к семьям, коими успели обзавестись еще до Путешествия. Не обделен в этом плане и Андреич, но его преданность мне обуздать сложнее, вот и дождался меня вчера. Потом с женами да детками перезнакомлюсь, интересно же.

– Под утро Его Императорское Высочество вернулись, Ваше Высочество. Не велено будить до особых распоряжений. Молю вас – уймите это прелестное создание.