Завязывая последний бант, я вспомнила, что на лице у меня остался слой призрачного грима и быстро стёрла его влажной салфеткой, которые Ящур таскал с собой, чтобы перемывать кости. Не хватало ещё, чтобы собственный жених меня не признал! Приведя себя в относительный порядок и судорожно поправив растрёпанные волосы, я, наконец, решилась повернуться навстречу судьбе и была сразу же психологически смята увиденным. По увядшей аллее, полной торжественно замерших сухоцветов и врастающих в сумрак мёртвых стволов величественных платанов, шёл высокий статный мужчина в чёрном сюртуке с алым подбоем. Как рана от удара мизерикорда, у него на груди красовался кровавый кленовый лист, поблёскивавший то ли каплями слёз дождя, то ли драгоценными камнями.

Люрор де Куку абсолютно не изменился внешне, словно мы расстались вчера, а не пятьдесят два года назад: та же гордая осанка, та же мрачная улыбка, тот же завораживающий блеск глаз поверх разноцветного пенсне, сдвинутого ближе к кончику длинного породистого носа. Наши взгляды встретились, и ни один мускул не дрогнул на холодном и безукоризненном лице некроманта; впрочем, я тоже давно уже научилась держать себя в руках и не подавать виду, да и причём здесь вид, если мы оба уже знали, что рады видеть друг друга. Я не могла бы объяснить, откуда берётся моя уверенность в этом, но ошибки быть не могло.

– С прибытием в потусторонний мир, Ваша Созидательность! – с изящным поклоном приветствовал меня некромант.

Это официальное обращение, против ожидаемого и привычного «ма флёр» («мой цветок»), которое Люрор де Куку применял ранее, почему-то неприятно царапнуло душу, хотя именовать меня так требовал этикет. К тому же Люрор де Куку уничтожил свой гербарий и, возможно, не желал больше ассоциаций с какими-либо цветами, или это просто игра, блеф, в котором некромант – большой мастер. Но ради чего?

– Благодарю Вас, Ваше Бессмертное Высокоужастие! – сухо сказала я в ответ, припомнив его титул. – Мне жаль, что наша встреча омрачена тенью нависшей над нами опасности.

– Тени исчезают при ярком свете, который вы привнесли в мою жизнь! – парировал Люрор де Куку.

Рядом с его холёным великолепием мои джинсы и куртка смотрелись как минимум вызывающе, не говоря уже о зубастой тыкве под мышкой, разомлевшей от предвкушения новых приключений.

– А свободные овощи у вас тут бывают? – смело спросила Выква, восхищённо вытаращившись на некроманта.

– Некоторых здесь я назвал бы овощами, хотя большей частью попадаются те ещё фрукты или многократные ягодки опять! – тонко усмехаясь, сказал Люрор де Куку, а потом обратился ко мне:

– Благодарные жители ждут Вашу Созидательность у входа сад, но прежде чем предстать перед ними, я бы предложил вам сменить наряд.

Он галантно позволил мне опереться на его руку, и мы отправились во дворец королевы Франции Марии Медичи, находившийся в глубине Люксембургского сада. Возведённый в давние времена в стиле итальянского ренессанса, этот архитектурный ансамбль красиво возвышался над клумбами, словно бросая вызов вечному увяданию потустороннего мира, как оплот неувядающей красоты линий и форм. Королева любила эти места больше политики, в умении вести которую она проиграла битву кардиналу Ришелье, и, уйдя на покой, выбрала себе роль призрачной хозяйки Люксембургского сада. В её обязанности входило блуждание по аллеям, сопровождаемое звоном ключей от дворца, и беседы с посетителями.

– Ваше Величество! – окликнул Люрор де Куку, заметив знакомый силуэт у входа во дворец.

Мария Медичи оглянулась, одарив нас благосклонным взглядом. Облачённая в пышное синее платье на корсете, расшитое королевскими лилиями и украшенное высоким воротником с отделкой небольшими раффами, она словно сошла со своего парадного портрета.

– Ваша Созидательность! Идёмте со мной! – с улыбкой сказала она мне, и, окатив волной высокомерия рванувшегося следом теропода, добавила:

– Динозаврам вход воспрещён!

Ящур, щёлкнув челюстями у неё перед носом, вынужден был согласиться, недовольно бормоча нечто вроде: «Это что за ЗОЯ, как из мезозоя?», причём слово «ЗОЯ» здесь было аббревиатурой от известного выражения «змея особой ядовитости», видимо, очень популярного в меловом периоде. Во дворце моё внимание привлекла художественная роспись, которой занимался сам Рубенс. И пока я разглядывала сюжеты на стенах, мы добрались до личных покоев королевы, где меня ожидало восхитительное платье, по всей красе парившее над полом, будто было надето на призрачный манекен.

– Лучшие портные работали не покладая рук, чтобы создать этот наряд по эскизам Люрора де Куку! – с некоторой завистью в голосе произнесла королева, заметив мой восхищённый взгляд.

– Регент очень заботится о вас, – добавила она с оттенком какого-то двусмысленного намёка, но я сделала вид, что не поняла, о чём она говорит.

Отложив тыкву на низкую оттоманку с затейливо изогнутой спинкой и подлокотниками, я приступила к примерке.

– Ой, вы знаете, Эжени всё идёт, даже мешок с прорезями! Такая фигура! – лопотала тыква, наблюдая за мной и вызвав холодную улыбку на губах королевы.