– Как новый управляющий?

– А что с вами?

– Вы куда?

Пространство вокруг наполняется сотней вопросов.

– Тишина! – негромко, но властно произносит Глеб, и коллеги моментально закрывают свои рты.

Смотрят на него волком.

– Я по-прежнему остаюсь генеральным директором, – Федор спешит успокоить своих подчиненных. – Но в связи с производственной необходимостью было решено провести небольшую, кхм, – стреляет на стоящего рядом с собой управляющего. – Оптимизацию производства.

Вокруг меня ахают.

Я же сижу и внимательно смотрю на незнакомца, он слишком суров. Такие люди обычно появляются перед самым крахом компании.

– Предоставляю слово Глебу Александровичу, – говорит Федор Иванович и поспешно возвращается к столу. Садится с нами всеми рядом.

Новоиспеченный управляющий окидывает присутствующих беспристрастным холодным взглядом, разворачивается к доске и начинает писать.

– С сегодняшнего дня в головном офисе остаются работать лишь те, без кого компания не сможет существовать, – заявляет без тени сочувствия в голосе. – Многодетные, родители несовершеннолетних, инвалиды и остальные особые категории граждан перенимают на себя основные обязанности.

Оборачивается. Окидывает собравшихся нечитабельным взглядом.

– Эти категории, – показывает на доску, где написаны те, кого нельзя без особых причин уволить по законодательству. – Остаются трудоустроены. Все остальные могут обновлять свое резюме. В ваших услугах наша компания больше не нуждается.

Вокруг нас стоит зловещая тишина. Секунда. Вторая. А потом…

Начинается полный гвалт. Коллеги вскакивают со своих мест, кричат, возмущаются. Переговорная наполняется страхом, недовольством, претензиями, аж уши болят. Здесь невозможно находиться.

Закрывая свой ежедневник, поднимаюсь из-за стола, направляюсь к двери. Мне здесь нечего делать.

Ощущая пристальный взгляд прямо в спину, вздергиваю подбородок вверх и продолжаю идти. На негнущихся ногах дохожу до своего кабинета и падаю в кресло.

Вот так.

Сегодня мне сорок лет. Пятый десяток пошел!

Ни детей, ни мужа, ни мужчины, ни семьи. Я одна.

А на работе, на которую я потратила пятнадцать лет своей жизни, вместо поздравления – увольнение.

Глава 2. Марина

– Марин, ну чего ты расстраиваешься? Подумаешь, сорок исполнилось. Жизнь на этом не заканчивается, – успокаивает подруга, лениво потягивая коктейль.

Ей легко говорить, ее дома ждет муж, а не пустая постель. Трое детей, дом-полная чаша. И любимая работа, с которой не уволили в день рождения.

– После сорока жизнь только начинается! – подбадривает вторая. Лариса говорит с такой уверенностью, что невозможно не поверить в ее слова.

Уж кто-кто, а она точно знает толк в этом.

– Еще скажи, в сорок пять баба ягодка опять, – смеюсь, отмахиваясь от ее слов.

– А вот через пять лет и проверим! – твердо заявляет Лариска.

Аня хохочет, качает головой и делает взмах рукой, прося бармена повторить заказ. Не проходит и минуты, как перед нами стоят новые вкусные коктейли.

– Поверь, если не как у Аньки, – Лара кивает на Куравлеву. – То лучше вообще не связываться ни с кем из мужчин. Попадется скот, потом не расхлебаешь, – говорит со знанием дела. Вздыхает.

У Ларисы за плечами очень тяжелый и долгий развод, ее муж оказался редкостным негодяем. Если честно, то я восхищена ее стойкостью и храбростью.

– Ох, девочки, – улыбаясь, качаю головой. Гоню прочь печальные мысли, но они не желают уходить. Зудят роем, не поддаются. – Мне пятый десяток пошёл! Ни детей, ни мужа, ни семьи, – изо всех сил стараюсь не вздохнуть обреченно.

Цепляет.

Вдруг между лопаток чувствую знакомый колючий взгляд, и сердце моментально устремляется в пятки.

В этом городе есть только один человек, кто так смотрит. И с ним мы встретились сегодня утром.

Оборачиваюсь.

Ищу в толпе ублюдка, который своим решением оставил меня без всего, но не нахожу. Жаль, а то высказала ему в лицо все, что думаю.

Не желая возвращаться к неприятным изматывающим мыслям, поворачиваюсь к подругам, сую светящуюся трубочку в рот и сосредотачиваю все свое внимание на сладком коктейле.

Вкусно!

– Ну какой пятый десяток, – подбадривает Лариса. – Ты посмотри на себя! Красотка! Тебе больше тридцати пяти не дашь! – говорит с жаром.